Заговор в золотой преисподней, или руководство к Действию (Историко-аналитический роман-документ)

— Где? — Милица живо выпросталась из-под одеяла и, путаясь в длинном подоле тонкой ночной рубашки, подбежала к окну. Понаблюдала за рубщиком, потянулась, забросив за голову тонкие руки, наставив на свет божий заостренные сосками груди свои. Зевнула широко и отмахнулась разочарованно. — Этот, што ли? Суконное рыло…

— Да ты вглядись!..

В это время от хозяйственных построек монастыря в конец двора, туда, где орудовал рубщик, мелкими шажками побежала юная монахиня, оставляя на снежном целике маленькие следы. Видно, за дровами для кухни. Увидев ее, мужик отставил колун, любуясь бегущей к нему монахиней, и, когда она приблизилась, вдруг схватил за талию и поднял высоко над собой. Подержал так, перепуганную, потом расцеловал троекратно и опустил на снег. Смеясь, сунул ей в руки охапку дров и легонько оттолкнул от себя, мол, лети, касаточка. Та побежала без оглядки, роняя поленья. А он развернулся этак осанисто и глянул из-под ладони на окно, из которого наблюдали за ним Анастасия и Милица.

Они ойкнули разом и отшатнулись от окна. Смешливо уставились друг на дружку — попались. Мужик, видно, почувствовал, что за ним наблюдают…

Отворилась дверь и вошла настоятельница — матушка Ефросинья. Поклонилась, ласково поздравила с добрым утром, слегка удивляясь тому, что застала их у окна, как бы смущенных чем-то. Подошла, взглянула в окно и все поняла. Кивнула за окно, пояснила с некоторым подобострастием в голосе:

— Странник. Божий человек! Из самого Ерусалима следует, — осенила себя крестом и поклонилась иконам Божией Матери и Николая Чудотворца. — Второй раз ходит туда. И все пешком да босиком. Из Тобольска сибирского. Нанялся вот на хлеб заработать. Храни тя Господи!.. — она еще раз истово перекрестилась и поклонилась за окно, где ярилось солнечное весеннее утро.

Сестрицы эхом повторили жесты настоятельницы и даже поклонились тоже за окно. Переглянулись и почти в один голос заговорили:

— Мы, матушка, к завтраку в трапезную потом. А теперь прогуляемся по двору, подышим, под солнышком понежимся…

— Извольте, извольте, — закивала согласно настоятельница, улыбкой давая понять, что догадывается о желании великих княгинь посмотреть мужика поближе. — Он хучь и диковат с виду, а сам смирный и обходительный…

Она ушла, а сестрички мигом обрядились и вышли на подворье погулять. И как бы ненароком оказались возле рубщика дров. Вблизи он смотрелся еще колоритнее: пронзительные серо — голубые глаза, прямой негнущийся взгляд, довольно приятный овал лица. И борода! Нечесаная, грязная, тяжелая.

— Бог в помощь! — остановились они недалеко. Жгуче — черная Милица и беленькая Анастасия.

— Благодарствую, — остановил свою работу мужик и поклонился, сложив свои большие костлявые руки на ручке колуна. — Бог с нами всюду и во всяком деле. А теперь вот взирает на мои труды вашими очами. — И он широко перекрестился.

Сестрички приободрились — комплимент пришелся им по душе.

— Откуда вы знаете, что это мы смотрели на вас?

— Бог шепнул… — и мужик окинул себя крестным знамением.

— А мы любовались солнышком, — нашлась Милица. — Оно сегодня ласковое!..

— Божий свет в божественные очи, — молвил мужик, тонко улыбаясь. И слегка поклонился.

Сестры весело оживились: и в самом деле мужик обходительный. Не всякий светский шаркун способен этак вот сказать приятно. Совсем не опасаясь хамства или тупой робости, Милица осмелилась еще поговорить:

— И что же ваши странствия? — она дала понять, что они о нем тоже осведомлены.

— Странствия как странствия. Они умудряют человека, — мягко и деловито молвил мужик. — А кто в Ерусалим сходил — тот и вовсе сподобился…

— Вы, верно, много видели, много пережили, — откровенно окинув его убогую одежду и не скрывая некоторой иронии в голосе, сказала Милица. Анастасия помалкивала, как всегда. Давая первенство сестрице, бойкой на язык. — Ну и что ж вы с такими-то заслугами? Или Бог не той стороной обратил к вам свою милость?

— Бог всевидящий и безошибочный, — парировал мужик и в глазах у него запрыгали насмешливые искры. Взгляд его сделался колким, почти неприятным. Милица поняла, что перебрала, и слегка смутилась. Мужик и в самом деле необычный.

— Не взыщите ради Христа, — повинилась она. — Я хотела сказать, что в странствиях много всего случается…

— Случается, матушка, случается, — мужик с легким поклоном обратился и к Анастасии, приглашая и ее вступить в разговор. Та отозвалась на его приглашение:

— И об чем пекутся более всего в народах?

— Об чем пекутся? — странник подумал. — Да все об том же — о хлебе насущном да о справедливости. — Подумал и добавил: — И о многом другом…

— Интересно! — Милица взглянула на сестру, кивнула незаметно. Та поняла ее, одобрила, чуть прикрыв глаза. — Это очень интересно! — с ударением повторила Милица. — Вы бы и нам поведали. Как — нито вечерком за чаем…