На фото она стояла неподалеку от бунгало, тянулась рукой к каким-то фруктам, но со счастливой улыбкой смотрела в камеру.
Когда Артём вышел из ванной, без футболки, зато в джинсах, вытирая мокрые волосы полотенцем, я уже застегивала ремешок второй босоножки.
– Не понял, – в изумлении уставился на меня он.
– Я вспомнила. Мне надо ещё… дома. Кое-что доделать. Да, – невпопад бормотала я. Складностью сочинение не отличалось.
– Да ты на часы посмотри. Рабочий день скоро закончится. Кому после шести нужны будут твои доделки? Успеешь ещё завтра наработаться, – засмеялся Артём.
Ощущение какой-то пустоты и муторности внутри усиливалось: будто нахлебалась тухлой воды.
– Не могу, я и так со сроками затянула.
– Слушай, ладно тебе. Посиди ещё. Я потом сам тебя отвезу. Только кофе покрепче выпью.
Ага, значит, тоже заметил, что посиделки в кафе не прошли для нас даром.
Проклятый ремешок никак не давался.
Наконец я выпрямилась.
– Ладно, как скажешь. Только не перетрудись.
– Кто бы говорил, – натужно смеюсь я, – ты вон вкалываешь от рассвета до заката.
– От забора и до обеда, – поправляет он, – ты не забывай, что работаешь на дядю, а я, можно сказать, на себя и на перспективу. От твоих титанических усилий выиграет только его бизнес. Если, конечно, переработки не оплачиваются тебе втрое… ведь не оплачиваются?
Я покачала головой, уже стоя в дверях с сумкой в руках.
– Пока, – Артём машинально потянулся ко мне, чтобы обнять, – до связи.
Футболку он так и не надел.
Гладкая и горячая (почему они всегда такие горячие?!) кожа его груди соприкоснулась с моей ключицей.
Последний раз он так касался меня… когда я училась в институте.
За дверь я выскочила так поспешно, будто опаздывала в аэропорт.
С чего я взяла, будто Артём что-то начал бы выяснять?
Почему кто-то вообще должен догадываться о смене моего настроения?
Вагон метро мотало из стороны в сторону так, будто машинист вообразил себя участником гонок «Формула-1». Я старалась не смотреть на своё отражение в тёмном стекле.