Заир

     Полчаса беседы, сопровождаемой большим количеством водки, и я замечаю - Михаил уже не так напряжен, как раньше. Он - не в центре внимания, ему ничего не надо говорить: можно посидеть еще немного и уйти. Знаю - он не солгал насчет армянского ресторана, и теперь у меня есть след. Значит, моя жена - по-прежнему в Париже! Я стараюсь быть с ним любезным, стараюсь завоевать его доверие, и вот - первоначальное напряжение исчезает.

     Проходит еще час. Михаил смотрит на часы: собирается уходить. Мне надо что-то сделать, причем немедленно. Каждый раз, когда я взглядываю на него, он представляется мне все более и более ничтожным и незначительным, и я все меньше понимаю, как могла Эстер променять меня на человека, который кажется столь далеким от действительности (помнится, она что-то упоминала о его "магических дарованиях"). Мне трудно будет изображать непринужденность, разговаривая с тем, кого считаю своим врагом, но что-то надо сделать.

     - Надо бы нам побольше узнать о нашем читателе, пока он еще здесь, - говорю я, и за столом немедля воцаряется тишина. - Скоро ему уходить, а он так ничего и не рассказал о своей жизни. Чем вы занимаетесь?

     Михаилу, хоть он немало выпил, удается собраться.

     - Устраиваю встречи в армянском ресторане.

     - То есть?

     - То есть рассказываю со сцены разные истории. А потом заставляю делать это тех, кто сидит в зале.

     - В своих книгах я делаю то же самое.

     - Знаю. Именно это и сблизило меня с... Сейчас он еще скажет с кем!

     - Вы родились здесь? - перебивает его Мари, не давая окончить фразу ("... сблизило меня с вашей женой").

     - Нет. Я родился в степях Казахстана. Казахстан! Кто осмелится спросить, где это?

     - А где это - Казахстан? - осведомляется кто-то из присутствующих.

     Блаженны не боящиеся показать свое незнание.

     - Я ждал этого вопроса, - и в глазах Михаила мелькнуло подобие улыбки. - Через десять минут после того, как я назову свою родину, со мной заговаривают о Пакистане, об Афганистане... Моя страна находится в Центральной Азии. В ней всего 14 миллионов жителей, а площадь во много раз превосходит Францию с ее 60 миллионами.

     - Иными словами, там никто не жалуется на скученность, - со смехом замечает мой издатель.

     - В течение всего двадцатого столетия там вообще никто не имел права жаловаться ни на что. Во-первых, когда коммунисты отменили частную собственность, все поголовье скота оказалось брошено в степях, и 48, 6 % жителей погибли от голода. Представляете? В 1932-33 годах почти половина населения вымерла.

     За столом повисает молчание. Но поскольку трагедии омрачают атмосферу нашего празднества, кто-то из присутствующих пробует заговорить о другом. Однако я требую, чтобы "читатель" продолжал рассказ о своей стране.

     - На что похожа степь?

     - Это огромные равнины, на которых почти ничего не растет. Разве вы не знаете?

     Да знаю, конечно. Просто настал мой черед спросить что-либо для поддержания разговора.

     - Я кое-что вспоминаю, - говорит мой издатель. - Не так давно мне прислали рукопись одного тамошнего писателя. Книга была посвящена ядерным испытаниям в степи.

     - На земле нашей страны - кровь, и в душе ее - тоже. Она изменила то, что менять нельзя, и вот уже несколько поколений моего народа расплачиваются за это. Мы умудрились уничтожить целое море. Тут вмешивается Мари:

     - Никто не может уничтожить море.

     - Я живу на свете двадцать пять лет, и уже на моей памяти воды, существовавшие на протяжении тысячелетий, превратились в пыль. Наши коммунистические правители решили изменить течение рек Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи, чтобы они орошали хлопковые поля. Цели своей они не достигли, но было уже слишком поздно - море исчезло, а возделанная земля стала пустыней. Отсутствие воды привело к изменению климата. Мощнейшие пыльные бури ежегодно приносят по 150 тысяч тонн соли и песка. Пятьдесят миллионов человек в пяти странах пострадали от этого безответственного и необратимого решения советских бюрократов. Оставшаяся вода загрязнена и стала источником всякого рода болезней.

     Я отмечал про себя все, что он говорил, - может пригодиться для каких-нибудь лекций. Михаил же продолжал, и я понял, что речь уже не об экологии, а о настоящей трагедии:

     - Мне рассказывал дед, что в старину Аральское море называлось Синим из-за цвета воды. Теперь воды там нет вовсе, но люди не хотят оставлять свои дома и перебираться на новое место: они все еще мечтают о волнах, о рыбах, они все еще хранят удочки и снасти и разговаривают о лодках и наживке.

     - А насчет ядерных взрывов - это правда? - допытывался мой издатель.