- Сами знаете. Вы же пишете об этом в своих книгах. Я не знал, однако слукавил:
- Может быть, и знаю. Но хочу убедиться.
Он поглядел на меня так, словно внезапно усомнился, что я - тот самый писатель, чьи книги он читал, и лишь потом ответил:
- Я вступил в контакт с энергией Вселенной. Бог прошел через мою душу.
И вышел, чтобы не объяснять произнесенных им слов.
В пустом зале остались лишь четверо актеров, двое музыкантов и я. Женщины отправились в туалетную комнату - наверное, переодеваться. Мужчины снимали свои белые одеяния прямо здесь. Потом они спрятали канделябры и свои инструменты в два больших чемодана.
Человек постарше, который во время представления играл на барабане, стал считать деньги, раскладывая их на равные кучки. Мне показалось, что Михаил только теперь заметил мое присутствие.
- Я ждал, что вы придете.
- И, должно быть, знаете причину.
- Пропустив через свое тело божественную энергию, я знаю все. Знаю, как начинаются войны, как зарождается любовь. Знаю, почему мужчина отыскивает женщину, которую любит.
Я чувствую, что вновь иду по лезвию ножа. Если он знает, что меня привел сюда Заир, он не может не сознавать, что его отношения с Эстер - под угрозой.
- Поговорим как мужчина с мужчиной? Как мужчины, которые оспаривают нечто ценное?
Я вижу, что он колеблется. И продолжаю:
- Я знаю, что больно ударюсь, вроде того человека, что хотел усесться между рогами буйвола. Но знаю, что заслуживаю этого. Заслуживаю из-за той боли, которую причинял, пусть и неосознанно. Не верю, что Эстер оставила бы меня, если бы я уважал ее любовь.
- Вы ничего не понимаете, - произнес Михаил.
От этой фразы я впадаю в бешенство. Как смеет этот юнец говорить взрослому, пожившему, испытанному жизнью человеку, что тот ничего не понимает?! Однако надо взять себя в руки, вытерпеть унижение, сделать все, что будет необходимо, ибо я не могу больше жить в окружении призраков, порожденных моим воображением, не могу допустить, чтобы Заир по-прежнему властвовал над всей моей вселенной.
- Может быть, я и в самом деле ничего не понимаю. Именно потому я здесь. Для того, чтобы понять. Чтобы через понимание освободиться от того, что произошло.
- Раньше вы понимали все, а потом вдруг перестали - по крайней мере так сказала мне Эстер. Для вас, как и для каждого мужа, пришел момент, когда жена стала восприниматься как часть обстановки или утвари.
Меня так и подмывает сказать: "Пусть бы она мне об этом и сказала. Пусть бы дала возможность исправить ошибку, а не променяла меня на юнца двадцати с чем-то лет, который очень скоро начнет поступать в точности, как по - ступал я". Однако произношу я совсем не эти слова:
- Я не верю, что это так. Вы прочли мою книгу, вы пришли в магазин, где я раздавал автографы, потому что знали, что я чувствую, и хотели успокоить меня. Сердце мое - в клочьях. Случалось ли вам слышать о Заире?
- Я - мусульманин. Это понятие мне известно.
- Так вот, Эстер занимает все пространство моей жизни. Я думал, что освобожусь от ее присутствия, если опишу все, что чувствую. Теперь для моей любви слова почти не нужны, но ни о чем другом я думать не могу. Прошу вас - я сделаю все, что вы захотите, но только объясните мне, почему она предпочла исчезнуть. Вы сами только что сказали - я ничего не понимаю.
Это было довольно тяжко - просить любовника моей жены, чтобы помог мне постичь произошедшее. Если бы Михаил не появился неделю назад в магазине, где я подписывал экземпляры своей книги, может, и было бы достаточно той минуты в соборе Витории, когда я принял свою любовь, когда я решил написать "Время раздирать и время сшивать". Судьба, однако, распорядилась иначе - и хватило всего лишь надежды на новую встречу с Эстер, чтобы нарушить шаткое равновесие.
- Давайте поужинаем вместе, - сказал Михаил после долгой паузы. - Вы и в самом деле ничего не понимаете. Но прошедшая сегодня через мое тело будет великодушна к тебе.
Мы условливаемся о встрече назавтра. На обратном пути я вспоминаю разговор с Эстер - месяца за три до ее исчезновения.
Мы тогда говорили о божественной энергии, проходящей через человеческое тело.
***
- У них и в самом деле теперь другие глаза. Да, в них по-прежнему - страх смерти, но, помимо и поверх страха, - готовность к самопожертвованию. Их жизнь обрела смысл, потому что им теперь есть за что отдавать ее.
- Ты говоришь о солдатах?
- О них. И - еще об одном. Это так ужасно, что я не могу его принять, но и притвориться, будто не вижу, - тоже не могу. Война - это ритуал. Ритуал крови, но также и любви.
- Ты с ума сошла.
- Возможно. Я знавала своих коллег - военных корреспондентов: они ездят из страны в страну, словно обыденность смерти сделалась частью их жизни. Они ничего не боятся, они встречают опасность как солдаты. И это все - ради новостей? Не верю. Они просто уже не могут обойтись без ощущения опасности, без духа приключения, без впрыска адреналина. Один из них - семейный человек, отец троих детей - объяснил мне, что лучше всего он чувствует себя на поле сражения, хотя обожает свою семью и часами готов говорить о жене и детях.