Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. Том 2

Однако для пути демократии в высшей степени характерно то, что авторы популистских конституций никогда даже и не подозревали о фактическом действии своих прожектов, и это касается как творцов «Сервиевой» конституции в Риме, так и Национального собрания в Париже. Поскольку все эти формы не произросли сами собой, как феодализм, но были измышлены, причем не на основе глубокого знания людей и вещей, но из абстрактных представлений о праве и справедливости, бездна разверзается меж духом законов и практическими обыкновениями, потихоньку формирующимися под их давлением, с тем чтобы приспособить законы к такту реальной жизни или изолировать их от него. Только опыт научил нас, причем когда почти весь путь развития был уже пройден, что права народа и влияние народа- вещи разные. Чем более всеобщим делается избирательное право, тем ничтожнее власть электората.

В начале демократии весь оперативный простор принадлежит одному только духу. Не может быть ничего благороднее и чище, чем ночное заседание 4 августа 1789 г. и клятва в зале для игры в мячб21 или же умонастроение, господствовавшее в церкви св. Павла во Франкфуртеб22, где люди, имея власть в своих руках, совещались относительно всеобщих истин, а в это время реальные власти собрались с силами и отодвинули фантазеров в сторону. Однако уже довольно скоро о себе заявляет другая составляющая всякой демократии, напоминая о том, что конституционными правами можно воспользоваться, лишь имея деньги**. Чтобы

*с. 115.

** Ранней демократии, демократии исполненных надежды конституционных проектов, которая заходит у нас что-нибудь в эпоху Линкольна, Бисмарка и Гладстона, приходится убеждаться в этом на опыте; поздняя, та, что является для нас эпохой зрелого парламентаризма, из этого исходит. Истины и факты в образе

484

избирательное право предоставляло приблизительно то, что воображает себе на этот счет идеалист, следовало бы сделать допущение, что никаким организованным руководством, которое бы воздействовало на избирателей в своих интересах и пропорционально деньгам, имеющимся в его распоряжении, здесь и не пахнет. Поскольку же оно есть, за выборами сохраняется значение лишь цензуры, которую осуществляет толпа над единичными организациями, на оформление которых она больше ни малейшего воздействия не оказывает. Чистой теорией остается также и идеальное фундаментальное право западноевропейских конституций, а именно право масс свободно определять своих представителей, ибо всякая развитая организация на деле пополняет сама себя*. Пробуждается, наконец, ощущение того, что всеобщее избирательное право вообще никакого действительного права не содержит даже в отношении выбора между партиями, потому что выросшие на его почве властные образования с помощью денег господствуют над всеми духовными средствами воздействия, устными и письменными, тем самым направляя по собственному усмотрению мнение отдельного человека о партиях, между тем как сами партии, с другой стороны, посредством находящихся в их распоряжении должностей, влияния и законов муштруют племя своих безусловных приверженцев, а именно этот «кокас», исключающий всех оставшихся и доводящий их до избирательной немочи, которая в конце концов не может быть преодолена даже в ходе великих кризисов.

Может показаться, что имеется колоссальное различие между западноевропейской парламентской демократией и демократиями египетской, китайской, арабской цивилизаций, которым идея всенародных выборов абсолютно чужда. Однако для нас, в наше время, масса как электорат оказывается «в форме» совершенно в таком же смысле, в каком она была прежде «в форме» как союз подданных, а именно как объект для субъекта, какой она оказывалась в Багдаде и Византии — в виде сект или монашества, а в других местах- как правящая армия, тайный союз или особое государство в государстве. Свобода, как всегда, исключительно негативна**. Она состоит в отвержении традиции, династии, олигархии, халифата; однако исполнительная власть тут же в полном своем объеме переходит с них на новые силы- на глав партий, диктаторов, претендентов, пророков и их свиту, и по отношению к ним толпа и дальше продолжает оставаться

партийного идеала и партийной кассы окончательно отделяются здесь друг от Друга. Подлинный парламентарий ощущает, что деньги-то как раз и освобождают его от той зависимости, что присутствует в наивном восприятии избранного со стороны его избирателя.

* С.480.

** С.372.

485