Инициатива Постглобализация

представляет

Иммануил Валлерстайн (США)

Самир Амин (Франция/Египет)

Георгий Дерлугьян (США)

Джеффри Соммерс (США)

Вильям Робинсон (США)

Сьюзан Джордж (США/Франция)

Юрий Петропавловский (Латвия)

Уолден Белло (Филиппины)

Рамзи Баруд (США/Палестина)

Джон Риз (Великобритания)

Уильям Ф. Энгдаль (США/Германия)

Закат империи США

Кризисы и конфликты

С предисловием Бориса Кагарлицкого

МОСКВА — 2013

УДК 327

ББК 66.2

3-18

Закат империи США: Кризисы и конфликты / С предисловием Бориса Кагарлицкого; И. Валлерстайн., С. Амин, С. Джордж, и др.; Институт глобализации и социальных движений. — М.: МАКС Пресс, 2013. - 248 с. (Инициатива «Постглобализация» представляет)

ISBN 978-5-317-04639-2

УДК 327

ББК 66.2

© Immanuel Wallerstein

© Samir Amin

© Susan George

© Walden Bello

© Ramzy Baroud

© John Rees

© Yury Petropavlovsky

© Georgy Derlugyan

© William Robinson

© Jeffrey Sommers

© Frederick William Engdahl

© Борис Кагарлицкий

© Truthout.org

© Институт глобализации и социальных движений

© Инициатива «Постглобализация»

ISBN 978-5-317-04639-2

Кризис и конфликт

Борис Кагарлицкий.

Эпоха упадка и крушения империй редко бывает спокойной. И похоже, нам довелось жить в одну из таких эпох.

Последнее десятилетие XX века было триумфом Америки, оказавшейся после краха СССР не только единственной сверхдержавой, но и гарантом нового мирового порядка, получившего символическое название «Вашингтонского консенсуса». Военно-политическое господство Соединённых Штатов опиралось на готовность правящих кругов большей части стран проводить неолиберальную экономическую политику, включавшую приватизацию государственного сектора, демонтаж социального государства, снижение заработной платы во имя «конкурентоспособности», открытие границ для иностранных товаров и капиталов, отмену любых ограничений на финансовые спекуляции. Именно таков был образ «свободы», воцарившейся в глобальном масштабе, и если эта «свобода» не совсем совпадала с демократией, то тем было хуже для демократии.

Мировой экономический порядок предполагал гегемонию США как нечто само собой разумеющееся. Причём не только на военно-политическом уровне, но и на уровне культурном, идеологическом, социальном. Все страны должны были стремиться стать похожими на Америку и ради этого отказаться от многих институтов, сложившихся в ходе их собственной истории.

Наиболее травматично «переформатирование» общества проходило в бывшем Советском Союзе и странах Восточной Европы, но по-своему не менее драматические перемены переживал и европейский Запад, где на протяжении последней четверти века систематически разрушалось то, что ещё недавно считалось важнейшими демократическими и цивилизационными достижениями социальные права, завоёванные в ходе классовых битв и народных восстаний предыдущих двух с половиной столетий, постепенно отбирались либо лишались конкретного содержания.

Эти перемены вызывали недовольство и недоумение, часто протест, но они всё равно продолжались. Не только потому, что после крушения СССР старые рабочие организации, профсоюзы, левые партии, равно как и интеллектуальные критики системы были деморализованы (а часто и коррумпированы), но и потому, что мировая экономика сохраняла инерцию роста. «Вашингтонский консенсус» предлагал обменять социальные гарантии, демократические права и национальный суверенитет на потребление. И до тех пор пока потребительские соблазны работали, срабатывал и этот механизм, на морально-идеологическом уровне подкрепляемый постоянно повторяющимся тезисом «альтернативы нет».

Правда, рост потребления на фоне демонтажа социальных прав и экономической политики, ориентированной на максимально возможное удешевление труда, не мог быть устойчивым. Он обеспечивался двумя факторами. С одной стороны, производство перемещалось в страны с более дешёвой рабочей силой, с низкими налогами и ещё более низкими экологическими стандартами. Тем самым, даже в условиях, когда рост заработной платы всячески сдерживался, люди в «богатых» странах, могли купить больше товаров — не обязательно хороших, но, конечно, разных. С другой стороны, финансовый капитал, освобождённый от ограничений государственного регулирования, предлагал населению кредит в беспрецедентных масштабах.

В конечном счёте, экономика «освобождённых финансов» развивалась по принципу пирамиды. Мировой рынок должен был непрерывно расти, в него должны были постоянно вливаться всё новые и новые массы дешёвых работников, чтобы эта система продолжала сохранять устойчивость. Со своей стороны, большинство правительств теперь соревновалось за то, чтобы, создавая «хороший инвестиционный климат», привлекать иностранный (по большей части — американский) капитал.