- Что мне судить? - коротко ответил Рогожин, - дела не было, так оттого и не ехал.
- А так без дела разве нельзя, или грех по-соседски повидаться?
- Да что же... по-соседски... Какие мы соседи? Я бедный дворянин, а вы богатая княгиня, совсем не пара, и я не знал, как вы это примете, - а я горд.
- Господи мой! да довольно того - сосед и дворянин, а ты еще с достоинством носишь свое звание, чего же еще нужно?
- Да, я дворянин как надо, меня перервать можно, а вывернуть нельзя.
- Молодец!
Они подружились, и когда гость уезжал, княгиня у него осведомилась:
- Ты ведь женат?
- Женат.
- Так не обидься, пожалуйста, я тебе в бричку сослала шелковый отрез на платье... Не тебе, понимаешь, а жене твоей... на память и в благодарность, что пешком шла, когда ты мне трубача привез, - добавила княгиня, видя, что гость начал как-то необыкновенно отдуваться и хлопать себя пальцем по левой ноздре.
- Гм! жене... Ну, пускай так будет этот раз на память! - позволил Дон-Кихот, - но только... вперед этого больше не надо.
И он потом, сделавшись коротким и близким приятелем в доме княгини, никогда не принял себе от нее ничего, ни в виде займа, ни в виде подарка. Как с ним ни хитрили, чтоб обновить его костюм или помочь упряжной сбруишкой, - не решались ни к чему приступить, потому что чувствовали, что его взаправду скорее перервешь, чем вывернешь. От бабушки принимали пособие все, но Дон-Кихот никогда и ничего решительно, и княгиня высоко ценила в нем эту черту.
- Тут уже не по грамоте, а на деле дворянин, - говорила она своим близким, - богат как церковная мышь, есть нечего, а в мучной амбар салом не сманишь: "перервешь, а не выворотишь".
Эти слова Рогожина в присловье пошли, а сам он тут свою кличку получил. Бабушка сказала ему:
- Какой ты Доримедонт Рогожин, ты Дон-Кихот Рогожин!
А он отвечал:
- Я бы счастлив был, но только не в том месте родился.
Прозвание ему, однако, нравилось.
Но вместе с тем с этой же своей поездки к бабушке Дон-Кихот сразу махнул рукой на свою семейную жизнь.
- Его точно песья муха у меня укусила, - рассказывала бабушка, - так от меня и побежал на своих одрах странствовать и подарок мой жене насилу к Рождеству привез. И где он в это время был? - нечего не известно. Слышали только, что там чиновник но дороге встречный обоз в грязь гнал, на него кто-то налетел, накричал, кнутом нахлестал и уехал... По рассказам соображаем - это наш Дон-Кихот: там офицера на ярмарке проучил; там жадного попа прибил; тут злую помещицу в мешке в поле вывез - все Дон-Кихот, все он, наш сокол без мяса. К концу года, гляжу, ко мне и возвращается "Дома, говорит, день пробыл и жене гостинец отдал, а жить мне у себя нельзя: полиция ищет, под суд берут".
О доме своем он и не имел никаких забот: всем хозяйством правила "барыня Аксютка"; она продавала заезжим прасолам овец и яловиц, пеньку, холст и посконь и запивала с ними продажные сделки чайком "с подливочкой", и в той приятной жизни полнела и была счастлива.
Впрочем, о "барыне Аксютке" знали очень мало и никогда о ней в бабушкином обществе не говорили и Дон-Кихота о ней не спрашивали, за что он, вероятно, и был очень благодарен.
Бабушка находила в Рогожине очень много прекрасного и, разумеется, приобщила его к своей коллекции, но в обстоятельства его семейной жизни не входила. Она знала только одно, что он "женат глупо", и больше ничего знать не хотела.
Время свое Доримедонт Васильич препровождал самым странным и невозможным образом когда ему не угрожал суд, он исчезал на своих одрах и где-то странствовал и потом вдруг как снег на голову являлся в Протозаново.
Бабушка знала, что это значит, и обыкновенно всегда встречала его одним вопросом:
- Что, батюшка мой, верно опять победил какого-нибудь врага?
- Ну так что ж! - отвечал односложно Дон-Кихот.
- Ничего: тебе, добру молодцу, исполать, и полезай теперь скорей на полать да получше прячься.
- А меня здесь не заметят?
- Ну, где тебя заметить, ты все равно что нос на жидовской роже незаметен.
Рогожин успокоивался и жил во флигелях у княгини, ночуя нередко в одной комнате с исправником и сидя с ним рядом за обеденным столом.