Захудалый род

По крайней мере так писано в заготовленной Журавским правительству записке, которая ныне, вместе с другими бумагами покойного, хранится у того, кто пишет эти строки. Журавский не мечтал об освобождении крестьян иначе как с долговременною подготовительною полосою, доколе крестьянин и его помещик выправятся умственно и нравственно. Теперь, когда Колумбово яйцо поставлено, все эти примериванья, разумеется, могут казаться очень неудовлетворительными, но тогда и так едва смели думать. Княгиня Варвара Никаноровна, находясь в числе строго избранных лиц небольшого кружка, в котором Журавский первый раз прочел свою записку "О крепостных людях и о средствах устроить их положение на лучших началах", слушала это сочинение с глубочайшим вниманием и по окончании чтения выразила автору полное свое сочувствие и готовность служить его заботам всем, чем она может. Журавский, однако, всех отклонял от участия в этом деле; он надеялся провести все чрез В. Перовского, от имени которого и должна была идти "записка". Но тем не менее все это настолько познакомило княгиню с Журавским, что она не затруднилась обратиться к нему за расспросами о Червеве. Хворый Журавский, с своими длинными золотушными волосами и перевязанным черною косынкою ухом, явился к княгине по ее зову и на ее вопрос о Червеве отвечал:

- Он человек очень ученый.

- Какого духа он? - спросила бабушка.

Собеседник княгини поежился, поправил черную перевязь на своем больном лице и отвечал:

- Слишком возвышенного.

- Извините, - молвила бабушка, - я не понимаю, как человек может быть слишком возвышен?

- Когда он, имея высокий идеал, ничего не уступает условиям времени и необходимости.

- Червев таков?

- Да, он таков.

- Чего ж он хочет?

- Всеобщего блага народного.

- Он знает ваши заботы?

- Да.

- Вы с ним советовались?.. Извините меня, бога ради, что я вас так расспрашиваю.

- Ничего-с; да, я с ним советовался, мы с ним были об этом в переписке, но теперь я это оставил.

- Почему?

Журавский опять взялся за перевязь.

- Бога ради... я вас прошу, извините мне мои вопросы, мне это очень нужно!

- Он нехорошо на меня действует, он очень благоразумен, но все, что составляет цель моей жизни, он считает утопиею... Он охлаждает меня.

- Он не расположен к этому делу?

- Нет; но у него очень сильна критика...

- В чем же он критикует вашу записку?

- Он вместо ответа надписал просто, что в возможность освобождения по воле владельцев не верит.

- Во что же он верит?

- В то, что это сделаем не мы.

- А кто же?

- Или сами крестьяне, или самодержавная воля с трона.

И бабушка и ее собеседник умолкли.

- Что же? - тихо молвила после паузы княгиня, - знаете, может быть, он и прав.

- Быть может.

- Наше благородное сословие... ненадежно.

- Да, в нем мало благородства, - поспешно оторвал Журавский.

- И рассудительности, - подтвердила княгиня, - но скажите мне, пожалуйста, почему этот Червев, человек, как говорите, с таким умом...

- Большим, - перебил Журавский.

- И с образованием...

- Совершенным.

- Почему он живет в таком уничижении?

Журавский бросил на бабушку недовольный взгляд.

- Извините, - сказала бабушка.

- Ничего-с; мне только странно, о чем вы спросили: "Червев в уничижении"... Что же вас в этом удивляет? Он потому и в уничижении, что он всего менее его заслуживает.

- Это превредно, что у нас быть честным так опасно и невыгодно.

- Везде так, - буркнул, подвинув свою повязку, Журавский.

- Нет; у нас особенно не любят людей, которых уважать надо: они нам как бы укором служат, и мы, русские, на этот счет всех хуже; но все-таки... неужто же этот Червев так во всю жизнь нигде не мог места занять?

- Он был профессором.

- Я это слышала, но что же... с чем он там не управился?

- Читал историю, и не годился.

- Почему?

- Хотел ее читать как должно...

- Что выдумал!.. Его отставили?

- Сменили; он взял другой предмет, стал преподавать философию, его совсем отставили. Он ушел.

- Зачем же?

- Нашел, что лучше учить азбуке как должно, чем истории и философии как не надобно.

- И с тех пор бедствует?

- Бедствует?.. Не знаю, он ни на что не жалуется.

- Это удивительный человек.

- Да, он - человек.

- Что вы думаете, если я попрошу его взяться за воспитание моих детей?

- Я думаю, что вы не можете сделать лучшего выбора, если только...

- Что?.. Вы мне скажите откровенно.

- Если вы не хотите сделать из ваших сыновей ни офицеров...

- Нет.

- Ни царедворцев...

- О нет, нет, нет, - и бабушка окрестила перед собою на три стороны воздух.

- А если вы желаете видеть в них людей...

- Да, да; простых, добрых и честных людей, людей с познаниями, с религией и с прямою душою.

- Тогда Червев вам клад, но...

- Что еще?

- Червев христианин.

Говорившие переглянулись и помолчали.

- Это остро, - произнесла тихо княгиня.

- Да, - еще тише согласился Журавский.

- Настоящий христианин?

- Желаю доверить ему моих детей.

- Я напишу ему.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ