– Мои не подкачают… – Мишель залпом выпил вино, поморщился и, вытирая губы рукавом, добавил. – Беспокоюсь только за молодого Кузьму! Он ведь, подлец этакий, может свою дурью башку в такое пекло засунуть, что я право и представить не могу…
– Микеле, ты, право, как отец заговорил! – Засмеялся Гвидо. – Носишься с Козимо, как курица с яйцом, даже смешно становится…
– Жалко мне мальчишку. – Мишель грустно покачал головой в ответ. – Пропадет ведь. Мне он чем-то меня самого в молодости напоминает. Не хочется, чтобы парень – вот так, за здорово живешь, сгинул во цвете лет и не успел порадоваться всем прелестям окружающего мира…
– Эх, ты! Куда загнул! – Засмеялся Ги. – Ты, надеюсь, не собираешься пылинки с него сдувать до старости лет?! Может, ты еще и бабу ему станешь выбирать?!..
– Нет, спасибо, увольте… – буркнул Мишель. – Это уж пускай он сам делает…
– Ладно, друзья мои, – Ги похлопал рыцарей по плечам. – Пора и нам отдохнуть немного. Завтра у нас, клянусь Святым Причастием, будет на редкость интересный и увлекательный денек! Здорово же мы порадуемся его окончанию, коли живыми выйдем из завтрашней мясорубки…
– Это точно… – Мишель встал. – Спокойной ночи, друзья…
– Как пить дать, завтра мы еще выпьем вечерком! – Попытался сострить Гвидо.
– Да-то, Бог… – перекрестился Ги де Леви. Он пристально посмотрел на своих товарищей, пытаясь отыскать в их глазах хоть капельку сомнений или испуга, но воины были сдержанны и их серьезные лица не выражали ничего кроме спокойствия и уверенности в благоприятном исходе завтрашнего сражения. – Гвидо, как тебе пополнение?..
Монтефельтро скривился и, отмахиваясь рукой от витавших возле его лица комаров, ответил:
– Сами стрелки ничего, а вот с их командирами, боюсь, завтра придется изрядно попотеть…
– Снобизм и высокомерие?.. – угадал рыцарь.
– Именно, да еще гордыня такая, что хоть в голос кричи… – Гвидо надул щеки от негодования. – Как дети малые – все думают, что сражение – это так, легкая прогулка! А то, что после завтрашней мясорубки в живых останется, дай Бог, каждый третий, это их ни капли не беспокоит…
– Это, если мы победим… – вставил свое веское словечко Мишель. – У Конрадина пехотинцев почти втрое больше нашего. Они просто завалят нас по самые уши арбалетными болтами. Станем, как ежики колючие…
– А вот уныние, Мишель, смертный грех… – Ги открыл, было, рот, но Монтефельтро опередил его. – С таким настроением, мой русский друг, лучше завтра на битву не выходить.
Мишель согласно кивнул головой и, улыбаясь, ответил:
– Я, так, просто пошутил. Ни грамма не сомневаюсь в нашей победе. Уж если сегодня на совете наши знатные предводители не сразу доперли, чего тогда говорить о Конрадине и его немчуре!..
Ги разлил вино по кубкам, они выпили, наступило неловкое и напряженное молчание. Де Леви похлопал по плечу Ла Рюса и грустно произнес:
– А ведь мы с вами похлопали самый, пожалуй, важный момент в завтрашнем сражении! – Гвидо и Мишель вопросительно и несколько растерянно уставились на него. – Если они выдвинут вперед свою пехоту и прикроют поляну, закрывая и защищая свои тылы, наш план разлетится ко всем чертям! Их пикинеры отсекут нашу рыцарскую кавалерию, а арбалетчики перестреляют всадников еще на подходе к месту атаки…
Мишель хлопнул себя по лбу и застонал:
– Как я мог упустить это?! Господи…
Гвидо прикусил губу и зло ответил:
– Это мы еще посмотрим…
Ги де Леви положил им руки на плечи и сказал:
– Будем молиться, чтобы они этого не сделали… – он вздохнул и, подняв глаза к небу, на мгновение залюбовался величественным, спокойным и холодным мерцанием бесконечного числа звезд, нахмурил лоб и произнес. – Будем молить господа, друзья…
– Только, чур, ребята, никому ни единого слова… – спохватился Мишель, бросая испуганные и настороженные взгляды на рыцарей. – Иначе, пиши-пропало…
– Что же мы, идиоты, что ли… – ответил ему Монтефельтро.
– Сами впутали короля, сами же и выпутываться будем. – Ответил ему Ги де Леви. Он встал и добавил. – Давайте-ка, друзья мои, немного поспим. Завтра будет очень веселый день.
– Это точно. Надо вздремнуть пару-тройку часиков… – зевнул Гвидо, встал и, поклонившись, побрел к своей палатке.
Мишель не спеша допил вино, вытер губы и, обнявшись с де Леви, также попрощался и направился к себе отдыхать.
Ги с грустью посмотрел им вслед, тяжело выдохнул, встал и, распахнув полог палатки, лег, не раздеваясь, на походную кровать, застеленную овчиной. Он закрыл глаза и как-то незаметно для самого себя уснул, погрузившись в глубокий и крепкий, практически без сновидений, сон. Организм требовал отдыха и пополнения сил…
Тальякоццо. 23 августа 1268г. Раннее утро. Приблизительно 6 утра.
Едва робкие солнечные лучи окрасили горизонт в размытые, словно стесняющиеся собственной красоты, розовато-золотистые тона, Ги проснулся и, наспех умывшись, вышел из палатки. Приятная утренняя прохлада вмиг освежила его и отогнала остатки сна, улетучившегося, словно легкая пелена тумана с полей. Лагерь оживал, просыпался и наполнялся многоголосьем людской толпы.