Захватывающий XVIII век. Революционеры, авантюристы, развратники и пуритане. Эпоха, навсегда изменившая мир

Жан-Жак Руссо язвительно отмечал, что, в отличие от Версаля, столица Франции, которую Вольтер назвал «парижским хаосом», являла собой «убежище для дворян». По всеобщему мнению, это был «шумный, дымный и грязный город, где женщины больше не верят в честь, а мужчины – в добродетель». Для представителей бомонда слово «Париж» было всего в паре букв от слова «парадиз». По словам виконта де Вальмона, вероломного главного героя скандального романа «Опасные связи», все, что происходило за стенами столицы, представляло собой жизнь «воистину утомительную чрезмерным спокойствием и тусклым однообразием». Тем не менее скука, которую итальянец Карло Антонио Пилати называл «злейшим врагом человека», могла настигнуть человека даже в таком городе, как Париж, поскольку тем, у кого нет в Париже друзей, мало радости от театров, вечно шумного Пале-Рояля или прогулок в садах Тюильри. Медики XVIII века объясняли благородную скуку как «страх перед тщетностью бытия», который, по их словам, может привести к «болезни века» – меланхолии. По их мнению, из-за этого страха мужчины становились меланхоликами, а у женщин случались vapeurs[120] и развивалась склонность к истерии. Несмотря на все это, Шарль-Жозеф де Линь не поддавался подобным настроениям и получал истинное удовольствие от проведенных в столице ночей:

Однажды я провел в Париже зиму, в течение которой спал всего по два-три часа за ночь, я по часу принимал ванну, чтобы взбодриться, и пил сладкий кипяток с лимоном, чтобы избавиться от похмелья от шампанского, к которому тогда особенно пристрастились мои друзья. Целыми днями мы охотились, а ночью играли в карты или находили себе другое занятие.

Путешествие вниз

Коридоры дворца постоянно полнились сплетнями, а каждая сплетня могла стать поводом для очередного скандала. Попавшим в немилость приказывали немедленно покинуть дворец. Для многочисленных желающих улучшить свои жилищные условия это становилось сигналом к новому сражению за свои интересы, ведь далеко не каждого король удостаивал чести жить в дворцовых апартаментах. Например, около тысячи конюхов, егерей, знатных пажей и придворных музыкантов обитали над Petite Écurie[121] и Grande Écurie

[122], в которых содержалось более двух тысяч лошадей. Другие придворные жили в пристроенном к дворцу здании le Grand Commun[123]

или ютились в комнатушке размером с коробку из-под печенья в дворцовой мансарде. Жилье для придворных было бесплатным, но им приходилось мириться с тем, что «деревянный пол мог в любой момент провалиться, в камине не было тяги, потолок протекал, а балки прогнили». Во многих апартаментах не было каминов, поэтому зимой они не отапливались. Тот же, кому повезло жить в комнате с камином, рисковал угореть или хуже того – устроить пожар. В 1707 году такой пожар разгорелся на дворцовой крыше, и четыре тысячи человек таскали воду ведрами, чтобы не позволить огню охватить весь дворец.

Из-за постоянного наплыва посетителей в коридорах дворца все время было шумно и грязно. Обитатели выбрасывали мусор из окон во внутренние дворы, а работники королевской кухни выкидывали остатки пищи даже в фонтан Нептуна. Величественные аллеи, ведущие к дворцу, были завалены мусором и строительными материалами для непрекращающегося ремонта. Американский посланник Бенджамин Франклин, впервые посетивший Версаль в августе 1767 года, охарактеризовал дворец как «великолепный, но за ним плохо следят, нищенские кирпичные стены облупились, а окна местами разбиты». Английский поэт Томас Грей, не скрывая презрения, называл Версаль «огромной кучей ничтожности», покрытой порослью «черного, грязного красного и желтого цвета: черный – это старые камни, грязный красный – обломки кирпичей, а желтый – обилие потускневшей позолоты».