Заклятый друг (СИ)

Он…он и в моей комнате поставил камеры, скотина?

И может смотреть на меня когда захочет?

Убью эту тварь, голыми руками!

Я рыскаю по экрану в поисках своей комнаты.

И натыкаюсь на одного из двух людей, которых искала.

Только теперь я не рада, что нашла.

Закрываю окно с записями.

И рефлекторно шныряю к двери.

Даже идиоту понятно, что я не успею выйти незамеченной.

И вместо того, чтобы поступить так, как было свойственно Соболевой раньше — невозмутимо встретить опасность лицом к лицу — я поступаю как жертва.

Я прячусь.

Прямо там. В его комнате. За неприлично дырявой дверью гардеробной.

И отсюда прекрасно видно, как Макс входит.

45. Даша

Эти жёрдочки в дверях такие же возмутительно тонкие, как мои бретельки на платье, в котором я пришла к Максу в офис. А прорези между ними — мечта вуайериста с плохим зрением.

Арский что, специально спланировал комнату таким образом, чтобы лёжа на кровати любоваться своими шмотками сквозь закрытые створки дверей?

Макс останавливается напротив зеркала.

А потом он делаетэто.

Этот грёбаный жест, который всегда вгонял меня в краску и вызывал чувство стыда.

Арский заносит руку над своей головой, ухватывается за воротник сзади, и одним ловким движением стягивает с себя поло.

Он раздевался так при мне.

У бассейна на участке его родителей. В комнате, перед сном, если я оставалась ночевать у него дома, когда мы заболтались допоздна. В лофте, если мы встречались после его тренировок.

А в последний раз он раздевался так тем вечером, когда изнасиловал меня.

И вот сейчас он стоит напротив. Я вижу заострённый локоть над его головой. От грубого зажима белая ткань испещряется складками. И соскальзывает с его кожи.

Он, как всегда, поправляет пятернёй взъерошенные волосы. Вздрагивает его кадык. Такой бесстыже выпуклый, что хочется покаяться только за грех брошенного на него взгляда.

Тугая грудная клетка. Под ней два косых гребня сухожильных перемычек. Хребтами вдоль кубиков. А ниже спутанная сеть из золотых волос. Над полумесяцем пупка берёт начало, и под ним раскидывается нечёткой дорожкой, уплотняется книзу. Как морская рябь на глади белого живота. Узкого, обрамлённого косыми впадинами. Чёткими, чёрными от треклято-правильного освещения.

Тень слетает с его тазобедренных косточек. Он делает шаг в сторону.

Его пальцы на шее ворона. Он поднимает его.

Перекатывается мышца на голой руке. Взбухают жилки.

Макс разворачивается. Делает полный круг, чтобы хорошенько размахнуться.

Прежде, чем бросить.

И отпускает.

Железная птица врезается прямо в зеркало.

Мурашки рассыпаются по коже.

Так же, как осколки зеркала по полу. Мелкие, зёрнами мартовского снега, и крупные, изуродованными треугольниками, все вперемешку.

Вижу его спину. Сгорбленную.

Он поднимает голову робко. Словно лошадь толкается в ладонь хозяина. И идёт к ноутбуку.

Монитор прячется за его напряжённым телом.

Щёлканье мыши.

И мой голос. Из колонок.

46. Даша

Тихий, но такой заливистый.

Это аудиозаписи. Которые я отправляла ему в первую весну после нашей встречи.

Рассказывала об очередной идее, для экологического приложения, которое мы вместе делали.

Я помню, что проснулась ночью. Придумала во сне. Нельзя же было звонить, мы ведь ещё были плохо знакомы. А очень хотелось позвонить.

Тогда наговорила идеи в аудиосообщениях.

С тех пор, как мы познакомились, любая мысль, которая вызывала у меня много эмоций, должна была сразу изложиться Максу.

Он застыл и слушает.

Готова поспорить, что он сейчас зажмурился.

И правда.

Он отвернулся от монитора, стоит ко мне вполоборота, и я вижу, что его глаза прикрыты. Вижу, как подрагивают его длинные тёмные ресницы.

И такое на лице…смирение. Как будто он принял, что смертельно болен. Но лечиться не собирается.

Хочет просто насладиться каждой минутой отпущенного времени.

Макс идёт ко мне.

Точнее, он идёт к своей гардеробной, в которой я.

Вгрызаюсь в собственные щёки. Тихо отступаю.

Здесь негде спрятаться.

Сейчас он откроет. И увидит меня тут.

Его ладонь на ручке двери.

Я перестаю дышать.

И вдруг.

Хохот за его спиной.

Из колонок.

Мой смех.

Я на записи сама пошутила, сама посмеялась.

Так типично для меня.

Макс замер.

Мотнул головой, словно хочет избавиться от навязчивой галлюцинации.

Ещё раз.

Зло улыбнулся.

Тяжело выдохнул.

Я смеялась над собственными шутками. А он посмеялся сам над собой.

Мой голос продолжает тараторить из колонок. А Макс отпускает ручку двери и начинает нервными, рваными движениями расстёгивать ширинку. С таким выражение лица, как будто встретил на дороге разбойника, а тот потребовал отдать не только кошелёк, но и одежду.

Мне очень хорошо известно, что он сейчас делает. Надо быть полной дурой, чтобы не понимать.

И надо быть полной дурой, чтобы просто стоять здесь и смотреть на его лицо, пока он…мастурбирует.

Но я и шевельнуться боюсь. Только уповаю на темноту гардеробной. Доверяю её маскирующим способностям.

Где-то далеко, за очевидными мыслями об абсурдности ситуации, в которой я умудрилась оказаться, маячит что-то вроде самодовольства.

Макс Арский делает это, думая обо мне,

Он предпочёл самоудовлетворение с фантазией обо мне реальной женщине?

Это же дико.