Надеюсь, Максу хватит терпения не втягивать во всё это Веру. Я пообещала, что если связь в деревне не подведёт — то буду звонить. А если нет — то увидимся через месяц, первым делом к ней заедем по возвращении. Значит, этот месяц она будет спокойна. Но я наверняка и раньше придумаю, как безопасно с ней связаться.
Мне везёт, людей много. Легко затеряться в толпе. Захожу в комнату матери и ребёнка. Быстро переодеваюсь в одежду из рюкзака.
Это даст мне фору, когда будут искать по камерам.
Или на тот случай, если Виталик вдруг пойдёт за мной.
До отправления поезда остаётся пять минут, и я ещё успею набрать Маше.
— Села? — спрашивает она.
— Закончу разговор, и сяду. Поезд уже нашла. Представляешь, в чём была главная подстава?
— В чём?
— Где распечатать билет. Макс приставил ко мне Виталика, и тот ходил по пятам. Но я оставила его с ребёнком, чтобы взять, во что перекинуться, и упросила девушку в спортивном магазинчике распечатать.
— Находчивая.
— Спасибо, Маш. За билет. За помощь.
— Да ладно. Спасибо тебе, что рассказала, как всё было на самом деле.
— Это потому, что из тебя хороший психолог. Ты ведь единственный человек, которому я открылась.
— Надеюсь, тебе стало хоть немного легче тогда.
— Стало. Иначе я не смогла бы этот месяц продержаться. Макс не догадался, что я всё помню. Тебе можно не писать курсовую по памяти. Зачёт автоматом. Твоих инструкций хватило для того, чтобы в мою амнезию поверили и врачи, и мой муж.
Она хмыкает в трубку:
— Могу гордиться собой как специалистом, но вот как человеком…
— Это ведь почти помогло мне.
— То, что он каждый день рассказывал тебе, что сделал с тобой?
— Так я увидела, что он раскаивается. Как он на самом деле сожалеет.
— Но простить его всё равно не смогла. Раз сбегаешь.
— Может, я бы осталась. Если бы он не сорвался, и не стал врать. Мне просто не хватило ещё немного времени.
— Жаль. Очень жаль. Когда свяжешься со мной?
— Не знаю. При первой безопасной возможности.
— Я буду ждать. Счастливого пути вам с малышом.
— А тебе сладких коктейлей и тёплого океана.
Мы прощаемся. Я бросаю телефон с картой в мусорку.
И снова собираюсь вычеркнуть Макса из своей жизни.
На этот раз — навсегда.
66. Макс
В доме, наконец, тепло.
Спаленку протопил электрическим обогревателем. Чугунная буржуйка вдоволь напитала жаром кухню.
Во дворе краснеют лавой угли в простом прямоугольном мангале, когда обрывки ещё не сурового октябрьского ветра налетают на участок.
Я помню, что Даше нравится печёная картошечка. И несколько завёрнутых в фольгу закинул в костёр.
Сверяюсь с картой пробок. Дорога свободна. Где же они?
По моим расчётам уже двадцать минут как должны быть тут.
Набираю Даше. Но она не отвечает.
Захожу в дом. В спальне уже чересчур жарко. Выключаю обогреватель.
Забираю с кухни миску, и укладываю туда уже готовый картофель.
Он пахнет так, что слюнки текут. И горячий дым разрезает потемневший двор.
Я начинаю переживать, что овощи остынут к её приезду. Прячу их в тёплой кухне, укрыв толстым полотенцем.
И снова на свежий воздух.
Волнуюсь, что забыл о чём-то.
О чём я мог забыть?
Не сразу замечаю, что моя нога нервно отстукивает по трещинам старой цементной дорожки.
Что-то. Я. Не. Учёл.
Снова набираю Даше. И она не отвечает.
Тогда звоню Виталику. Но и он не берёт трубку.
Неприятное чувство, похожее на панику, уже подбирается к горлу. Я опять внимательно просматриваю карту, есть ли на пути сюда отметки об авариях.
Сердце начинает биться неровно.
Что-то нужно делать.
Нельзя же просто сидеть и ждать их приезда. Если они не отвечают, и уже полчаса как должны быть здесь.
Тут сорок минут по одной дороге до шоссе, не разминёмся.
Тушу очаг, накрываю мангал крышкой, и пулей в машину.
За деревней ряд фонарей обрывается.
Тесно в темноте. Свет фар её режет, но она бессмертная.
Лес по обе стороны давит. Но ещё хуже от темноты впереди — нет встречной машины.
Нет даже проблеска надежды.
Когда заканчивается лес, и я выезжаю на песочную ленту, перекинутую через убранное поле, мне звонит Виталик.
Я так глубоко и резко вдыхаю, что челюсть сводит.
И даже не успеваю задать ему вопрос.
— Я нигде не смог их найти.
Ещё прежде, чем он начал объяснять, что случилось — я всё понял.
Колода Дашиных игральных карт хаотично высыпалась на плоский стол моего сознания.
То, как смотрела на меня Маша, когда выходила из Дашиной палаты.
Холодное смирение, с которым Соболева принимала раз за разом пилюлю правды.
И постоянно анализирующий меня взгляд, когда я эту правду говорил.
Её равномерная радость от встречи с Ваней каждый новый день, в который она якобы снова ничего не помнила.
И вот это вот её «кусаться любишь, Макс», «а если я скажу нет».
Как я мог не услышать того жутковатого подтекста, когда она это говорила? Ведь сам таким подтекстом свои слова наделял, когда мы стояли вчера у ванной комнаты.
Встречаемся с Виталиком у вокзала, и начинаем шерстить оттуда.
И к тому времени, когда по камерам наблюдения понимаем, в каком поезде они уехали, их уже в этом поезде нет.
— Я бы не сказала тебе, даже если бы знала, куда они поехали, — говорит Маша по Колиному телефону. — Не ищи её.