Заклинатель джиннов

Вилки Алика и Бянуса со звоном столкнулись над селедкой и затеяли дуэль.

— Честь имею: Рем Квадрига, доктор «гонорис кауза»! — рявкнул Бянус. — А вот вас, сударь, я не припоминаю!

— А зря. Зубо моя фамилия. Майор! Убери вилку, ты, собака Баскервилей!

Они разобрались с селедкой, и Бянус, глядя на опустевший стол, печально произнес:

— Ну почему жратва так быстро исчезает? Не говоря уж о напитках… Просто стихийное бедствие, самум и ураган! Вот если б поймал я золотую рыбку…

Этот вопрос являлся для меня животрепещущим, и я, растворив холодильник и добывая оттуда паштет, остатки ветчины и что-то еще, спросил:

— Желаешь золотую рыбку? А зачем?

— Рыбка — это пушкинские сказки, — пробасил Алик. — К тому же кое-какие желания не оглашаются вслух, чтобы рыбка не окочурилась со страха. Интимное свято! Об этом можно поведать только психотерапевту и налоговой инспекции.

Но я не отступал.

— Бог с ними, с рыбками! Положим, на Землю явился инопланетный пришелец-телепат, всеведающий и всемогущий, как тридцать три Аллаха… И вот он тебе говорит: помысли, старче! Чего желаешь, все исполню!

— Телепаты не способны к дальним межзвездным перелетам, — компетентно заявил Бянус, прожевав ломоть ветчины. — Они живут в обществе открытого мышления, и если лишить их связи с этим обществом, то есть привычного ментального фона, наступит регресс и скорая психологическая дезинтеграция.

— Но все-таки, — настаивал я, — что бы ты попросил?

— Гарем, — подсказал Симагин. — Но большой.

Сашка, однако, призадумался, с интеллигентной тоской глядя в пустую рюмку.

— Ежели по большому счету и без дураков, я пожелал бы узнать Великую Тайну Бытия, — молвил он, вздыхая. — Куда мы идем после смерти? Конец ли она всему или только начало? Исчезнем ли мы, распавшись прахом, или душа бессмертна и смеется над телесной гибелью? А если так, что ждет ее? Кружение в астральных безднах? Какая-то метаморфоза с памятью, глобальная амнезия, чтоб отрешиться от земного, от бед и радостей, любви и злобы? А может, наша душа соединится с Высшим Существом, с Великим Абсолютом, правящим Вселенной? Если исходить из герметической философии и вспомнить учение зороастрийских магов, каббалу, а также…

— Мудрец ты наш! — произнес Симагин со слезою в го лосе. — Гермес Трисмегийский! Ну по такому поводу…

Он наклонился, пошарил в портфеле и вытащил непочатую бутыль «Политехнической».

— Вот это дело! Одобряю! — сказал Сашка. — А не продолжить ли нам посиделки в гостиной?

— Разве тут плохо?

— В гостиной телевизор есть, — пояснил Бянус, — и сегодня в двадцать один пятнадцать будут показывать девочек. То ли топ-моделек, то ли поп-звездулек. Желаю насладиться красотой!

— Я кивнул.

— Ладно, тащи провизию в комнату. Что тут осталось? Шпроты, паштет… Ветчину ты прикончил?

— Ага! Всенепременно! — Бянус прижал к груди бутылку, подхватил шпроты, блюдце с паштетом и удалился.

— Что-нибудь слышно? — спросил я Симагина заговорщицким шепотом. — Ну о нашем деле и моих хрумках?

— Слышно, — с задумчивым видом протянул Алик, ковыряя вилкой в селедочной банке. — Слышно, Серый, да пока не видно!

— Чего не видно?

— Концов. Они, похоже, посредники. Если и в доле, так на полпроцента. А кто там за ними… — Симагин прищурил левый глаз, хлопнул меня по спине и приободрил: — Ничего, Серега, разберемся! Не звонят тебе больше, не торопят?

— Нет.

— Вот и мы не будем торопиться. Целься в колено, стреляй в лоб!

— Эй, где вы там? — раздался протяжный зов Бянуса. — Рюмки тащите!

В сопровождении Белладонны мы перебрались в комнату. Она не против общества, но каким-то чудом усекает, приятны ли мне гости. Если неприятны, прячется в маминой спальне и дремлет, тогда как приятным дозволены всякие вольности, от щекотания брюшка до нежного почесывания за ушами. На этот раз она развалилась у Алика на коленях. Хорошие у него колени, просторные; очень подходят для ребятишек и зверей.

Вторая бутылка «Политехнической» прошла в темпе вальса, и я немного захмелел.

— Человек, друзья мои, есть хомо сапиенс, который может и хочет, — процитировал классиков Бянус, опрокидывая последнюю рюмку.

— А потребности должны идти у нас как вглубь, так и вширь, — откликнулся Алик, закусывая шпротами.

— Временное удовлетворение матпотребностей произошло, можно переходить к удовлетворению духпотребностей. — Отставив рюмку, Сашка сграбастал пульт и включил телевизор.

Но, к его великому разочарованию, девочек не показали — так, промелькнула одна брюнетка, восходящий секс-символ в лосинах и топике. Главным блюдом был ее лысый толстый менеджер, который нудно излагал о воспитании звезды эстрады, о том, чего и сколько в нее вложено, как обучали ее изящным манерам, танцам, пению, а заодно чтению и письму.

— Это будет исполинша духа и корифей! — недовольно пробормотал Сашка, корча лысому жуткие рожи.

Тут Симагин взглянул на Бянуса, перемазанного маслом от шпрот, затем — на часы, встряхнул пустую бутылку и железным голосом произнес: