Заклинатель змей

— Смотри, ребята, живьем бери, ни рубить, ни стрелять не смей! — шепнул он казакам. Напряженное ожидание будоражило воображение, в темноте вокруг задвигались какие-то неясные, темные фигуры и сотник еле сдерживал в себе потребность вскочить, двигаться, ощутить явную опасность, менее страшную, чем скрытая в ночной темноте. У него мелькнула даже мысль, что переводчик — изменник и завлек нарочно маленький отряд дальше от своих, но из темноты вынырнула фигура Ивана Ивановича.

— Моя видал фанза японьски… Потом моя видал — приходи Чун… Твоя лови-лови надо, — зашептал он, наклоняясь к сотнику. Казаки, стараясь не звенеть оружием, двинулись за переводчиком к фанзе и окружили ее.

Сотник нащупал дверь, распахнул ее и вошел, а за ним последовал переводчик и казаки. В слабом свете сальной свечи, стоявшей на канах, к окнам метнулись фигуры двух китайцев и по стенам закачались их уродливые тени. Видя, что отступление отрезано, они полными дикого ужаса глазами смотрели на казаков. Один из них был молодой, небольшого роста китаец с лишенным растительности, лоснящимся от жира лицом, другой был Чун. Иван Иванович бросился вперед, схватил незнакомого китайца за косу, дернул — и коса вместе с круглой шапочкой полетела на пол.

— Бери их, ребята! — скомандовал сотник.

Неожиданно лишившийся косы китаец выхватил из-за пазухи нож и смахнул быстрым движением с кан свечу. Фанза погрузилась в темноту. Сотник растерянно стоял с револьвером в руке, а вокруг него в темноте слышался шум отчаянной борьбы, яростное пыхтенье, топот ног, проклятия казаков и крики боли. Еле не сбитый с ног, он бросил бесполезный револьвер и, окончательно оправившись от неожиданности, вытащил из кармана коробку спичек.

— Огня! Здесь он! Руку укусил, проклятый! Ах, ты, дьявол! Врешь, не уйдешь! — слышались восклицания казаков. Чиркнув спичкой, сотник увидел, как два казака боролись с отчаянно вырывавшимся из их рук шпионом, Иван Иванович ползал по полу, хватая шпиона за ноги, а остальные казаки бестолково вертелись вокруг них, хватая друг друга. У стены неподвижно стоял Чун и прислушивался к шуму борьбы с бесстрастием фаталиста, ожидая своей участи.

— Здесь свечка, ваше благородие! — сказал, поднимаясь с сконфуженным видом, сбитый борющимися на пол казак. Чиркая спичками, сотник зажег свечу, но борьба была кончена. Понявший бесполезность сопротивления шпион дал себя связать, злобно посматривая на казаков…

— Моя умилай, капитана! — услышал сотник слабый голос переводчика, продолжавшего лежать на полу, и со свечой наклонился к нему. Вся грудь Ивана Ивановича была залита кровью, стекавшей с его синей курмы на пол, рядом валялся окровавленный нож.

— Моя лови его, он меня бей… — продолжал жалобным тоном раненый, — моя падай, хватай его ноги…

— Ежели бы не он, этот удрал бы, ваше благородие, — вмешался один из казаков, — здоровый черт, даром, что маленький. В темноте его бы и не взять, да Иван Иванович подсобил…

Сотник приказал перенести осторожно раненого на каны.

— Твоя ищи его… Бумага мало-мало есть… — снова заговорил Иван Иванович.

— И то правда, ребята! — спохватился сотник. — Обыщите их, а то выронят где-нибудь нужные бумаги, потом — пиши пропало! Хитрый народец!

Казаки принялись обшаривать шпионов. У Чуна не нашли ничего, зато в складках японца оказались наспех сделанные чертежи и другие бумаги.

— Моя умилай, капитана! — проговорил Иван Иванович, — моя надо глоб клади!

— Поживешь еще, нас переживешь! — пробовал пошутить сотник, понимавший, что рана смертельна.

— Моя знай — моя умилай! — упрямо повторил раненый.

— Ну, если умрешь, — хороший гроб сделаем. Самый лучший! — утешали его казаки.

— Холосо! — счастливо улыбнулся умирающий. — А Чун кантлами будет?

— Непременно! Без разговоров — завтра же голову долой! — сказал сотник.

Иван Иванович с облегчением вздохнул и закрыл глаза.

Таинственный аэроплан

На опушке леса оба зуава остановились.

— Мы заблудились окончательно, Пьер… — прошептал Батист, всматриваясь в открывшуюся перед ними равнину, слабо освещенную беловатым светом луны. — Я боюсь, что мы находимся в сфере расположения неприятельских войск. Вот тебе и разведка!

— Я говорил тебе, что не нужно далеко забираться в лес, — проворчал Пьер, поправляя на голове феску. — Ткни штыком в кусты — и явятся пруссаки!

— Накликал-таки! — вырвалось у его товарища, услышавшего шорох в кустах. Шорох этот прекратился, но зуавы инстинктивно чувствовали близость врага. Неожиданно Батист вскинул к плечу ружье и выстрелил в кусты.

— Один! — хладнокровно произнес он и, снова нажав спуск, добавил: — А вот и другой!

С диким криком из кустов выскочили темные фигуры пруссаков и бросились на зуавов. Французы боролись отчаянно: стиснув зубы, они молча кололи врагов штыками, разбивали им черепа прикладами и, наконец, сбитые с ног, очутились на лесной поляне со связанными за спиной руками.

Пруссаков было около полсотни.