Заклинатель змей. Башня молчания

- Пусть научится! Иначе... ему будет худо. Не в том беда, что умен. Умен? Хорошо. Пусть будет умен. Но в пределах нашей веры. И не больше. Пусть обращает свой ум не во вред нам, а в пользу.

- Ум, государь, не терпит ограничений. Потому он и ум, что не знает пределов. И разве главное достоинство поэта - не талант и разум, а покорность? Вот баран - он покорен, но поэтом никогда не станет.

- Он безбожник!

- Тоже нет. Но понимает бога по-своему.

- Мне передали несколько его четверостиший. В них слишком много вопросов: «Почему, и к чему, и зачем?» Вопрошает людей, вопрошает царей и даже - небо! По какому праву?

- По праву... одаренного человека.

- Что, у одаренных есть такое право - бога вопрошать?

- Есть. Разве они одарены не самим же всевышним? Бог создает одаренных для того, чтобы ему было с кем беседовать на земле.

- Хм. Верно! - Султан покраснел.

- Омар - человек с трезвым, холодным, как лед, умом, но кипящей пьяной кровью. И все его недостатки, столь неудобные для нас, есть обостренное до крайности продолжение его же достоинств. Разумеешь? У людей одаренных это часто бывает, но никто не хочет - или не может - их понять.

- Все же... скажи ему, чтобы он... поменьше, полегче... не все способны увидеть то, что видим... мы с тобою вдвоем. Кстати, у них, в Нишапуре, объявился еще один одаренный. Твой земляк. Из Туса.

- Туе - город счастливый, - улыбнулся визирь. - Ему везет на одаренных.

- Его зовут... А-а... Абу-Хамид Мохамед Газали. Кажется, так. Точно не помню. Еще ничем не проявил себя сей одаренный. Шейх уль-ислам в письме советует выслушать юношу - и пристроить к делу, если мы найдем это возможным.

- Хорошо. Пусть явится ко мне. Совет шейх уль-ислама для нас уже закон. А слухи дурные... их распускали даже о пророке! Царю не пристало внимать пустым разговорам.

- Абдаллах Бурхани...

- Знаю. Вот еще одно светило в небесах персидского стихосложения... Слов в стихах Бурхани куда как много! Но это - досужее нагромождение слов. Ни ума, ни души в них нет. Много слов, мало смыслу. Говорю, пустозвон. Кстати, где он, почему я его не вижу!

- Хворает.

- Пусть обратится к Омару. Может, Омар угодит ему, вылечив от всех болезней. Что касается слухов... царю надлежит карать злопыхателей, разносящих сплетни о его достойных слугах. Он должен быть рад, что у него в стране много умных, одаренных людей.

- Я и рад, благодетель! Выздоравливай скорее. Я без тебя как без рук - и без левой, и без правой...

- Поговори с этим Газали, - приказал визирь звездочету. - Посмотри, к чему его лучше приспособить. Может, он пригодится тебе в Звездном храме?

Сердце дрогнуло у Омара, когда он увидел Газали. Он увидел - себя! Таким, каким он был в семнадцать. Вернее, почти таким. Тоже сух, лобаст, узколиц. Но Омар в семнадцать был полнокровен, был выше, крепче, шире в плечах. Щеки его отливали здоровым румянцем. А этот - худой, болезненно-бледный, хилый.

Лишь некое подобие Хайяма, вдвое меньше и бесцветнее. Но в черных глазах, - черных, а не зеленых, как у Омара, - та же опасная бездна холодного ума.

- Ну, рассказывай, кто ты есть, что ты есть.

Газали, будто прижатый к стене, сверкнул глазами исподлобья:

- Я хочу познать природу вещей!

«Ишь, какой прыткий».

- Весьма похвальное желание. А зачем?

- Чтобы выявить истину, отличить ее от заблуждений и опровергнуть эти заблуждения.

- С какой целью?

Газали взглянул на него с удивлением:

- Как с какой? С единственной целью, достойной правоверного: обратить ложь в прах и утвердить во всей славе имя господне! Разве ты не с той же целью изучаешь звезды?

«А-а. Вот оно что. Теперь я вижу, кто ты такой».

В глубоких глазах Абу-Хамида, сквозь пропасть ясного разума, всплыло, как у сумасшедшего, нечто темное и грозное.

«Это изувер», - похолодел Омар.

- И что тебе нужно для этого здесь, в Исфахане? - спросил звездочет осторожно.

- Я хочу постичь науку о звездах, - ответил Абу-Хамид уверенно. И - доверительно, как единомышленнику: - Ведь, чтобы лучше судить о пороках той или иной науки, нужно знать ее, не правда ли? Так знать, что можешь спорить с известными знатоками. И, превзойдя их в знаниях, доказать, что их знания - ложь.

«Э, братец! Да ты негодяй! Лазутчик мракобесия в стане наук. Тоже, на свой лад, хашишин».

- Ты говоришь о пороках наук, об их лживости, - терпеливо заметил Омар. - Разве в них одни пороки и нет никаких достоинств?

- Всякая наука уже сама по себе порок.

- Это почему же?

- На ней клеймо безбожия. Ибо она - от разума. А бог - это дух.

«Этот опасней всех шейх уль-исламов, вместе взятых! Потому что неглуп, собачий хвост. Но бес его знает, какие пороки могут примерещиться его воспаленному мозгу, - кто из тупых его почитателей в них разберется, если он раструбит об этих мнимых пороках на весь мусульманский мир? Вредитель».

Омара уже подмывало дать юнцу по шее, схватить его за шиворот и, поддев коленом, выкинуть за дверь. Но, памятуя о своем месте во дворце, о великих замыслах своих, он решил до конца, хоть умри, держаться в пределах приличия.