Договорить я не успел, из-под ее ног выскочила целая дюжина плетей лозы, которые в мгновение по пояс окутали девушку. Сначала в глазах Джинкс мелькнул испуг, а затем она закричала и что есть сил начала метаться, пытаясь вырваться из западни растения-хищника. Видимо, оно приобрело способность к передвижению. Твою мать, растение научилось не только паразитировать и питаться живыми организмами, а теперь еще и двигаться! Я создал монстра!
Мы тут же кинулись помогать, но растение, видимо, этого и ожидало, как только наши руки принялись отрывать щупальца с шипами от девушки, эти плети перекинулись на нас и начали сковывать уже нас. Непростое я вырастил растение. Герань-убийца, сейчас если что-то не придумать, она поглотит всех нас троих и отправит на перерождение. Больно было невыносимо, но еще сильнее было обидно за то, что мы потеряем амуницию. Амуницию ведь нам выдавали всем лагерем, самое лучшее, кто что нашел. Не утаивая для себя на черный день. Я вытянул руку с мешком. Кое-как я успел засунуть вторую руку внутрь, еще и найти в нем тот кинжал. И почему я оставил свой кинжал, который был как кортик, в лагере? Кстати, куда я его дел, не помню, хоть убей. Я с силой выдернул руку с акульим зубом. И кистью пытался достать до ближайших ветвей.
Отсек одну, другую, третью плеть, и растение потихоньку начало освобождать меня. У ребят все обстояло гораздо хуже, Джинкс уже с головой была оплетена, и только приличный запас хитпоинтов спасал ее от перерождения. Но это не спасало ее от боли. Длинные, сантиметров по пять, шипы иглами впивались в тело, высасывая из него жизнь. Я все быстрее работал ножом, сейчас стрелять было безрассудной идеей. Можно было нанести урон самому себе. Наконец, освободившись почти полностью – в плену оставалась только одна нога, я начал под корень срезать лианы с Бишкека. Лианы, отрезанные у самых ступней, больше не пытались рисковать, а просто опадали.
Освободив ноги Бишкека, я бросил ему кинжал, а сам начал высвобождать свою ногу. Бишкек подхватил в воздухе кинжал и бросился к Джинкс, у нее было сейчас меньше всех хитпоинтов. Увидев, что Бишкек поймал ножик, я отвернулся и начал уже с полной силой вырывать свою ногу. Шипы-иглы глубоко впивались в плоть, словно зубы, и не собирались просто так выпускать теплую, еще живую плоть. Нога в дырках от шипов безбожно кровила, что отразилось дебафом «кровотечение». Но, высвобождая себя из плена, я полностью восстановил свой уровень жизни. Наконец я вырвал ногу и отскочил в сторону, чтобы вновь не угодить в этот капкан. Я подбежал к нашей компании и то, что я увидел, мне совершенно не понравилось. Бишкек орудовал ножом, но от его усилий толку было, как от перочинного ножика, который перерезал толстые корабельные канаты. Видимо, нож расы дендроидов так лихо шинковал в труху омелу только в моих руках. Я подскочил и выхватил у него девайс. А затем буквально в три движения освободил ноги Насти. Девушка, освободившись от пут, рухнула на землю, ее бар хитпоинтов в окне рейда мигал красным. Она не потеряла сознание, просто обессилила и, как только боль прекратилась, просто свернулась калачиком.
– Дима, оттащи ее подальше, – скомандовал я.
Но Бишкек уже сообразил это без меня и оттаскивал девушку в сторону. А я уже щучкой нырнул к ОУКБ. Он лежал на земле, оплетенный шипастый лозой. Лоза сковала его, когда он пытался дотянуться до ног Джинкс, чтобы освободить их. Так она его и поймала, привязав все тело к земле, как лилипуты спутали Гулливера. С ним пришлось повозиться, едва я рассекал плети с одной стороны и перемещался на другую, как новые лианы кидались окутывать его снова. Но спустя секунд сорок Гриша был свободен. И мы вдвоем, ковыляя, начали разрывать дистанцию с местом нахождения растения-хищника.
Привал мы организовали метрах в пятистах. Дальше бежать и тащить на себе Джинкс, сил не было. Мы попадали на какую-то скалу, еще не оплетенную растительностью. Это первый участок открытой породы, которой мы встретили. До этого вся земля была устлана корнями. Видимо, тут начиналась какая-то горная гряда. Все тяжело дышали, а Джинкс почему-то заливалась истерическим хохотом. Но жалеть ее не было ни желания, ни сил. Пусть себе смеется. Больше я ее спасать не собираюсь. И в очередной раз после шоковой терапии мои характеристики выросли.