Заключительный период

Когда же очередной прохожий сказал ему, что последняя дежурка отходит через десять минут, а до станции оставалось никак не меньше двух километров, он забыл о своих огорчениях и рысью затрусил к станции. Чемодан подпрыгивал за его спиной, но когда, задыхаясь, он прибежал, оказалось, что бежал он зря. В кассе ему сказали, что дежурка будет не раньше чем через сорок минут.

Тогда, взяв билет, он сел на скамейку и стал разглядывать ожидающих. Он смотрел на стены удручающе фиолетового цвета, и на несчастных шишкинских медведей, которым так и суждено, очевидно, до конца света украшать стены вокзалов и пивных, и на затертый пол, на широкие деревянные скамьи, спать на которых «строго воспрещается», а ни для чего другого они не годятся, вдыхал воздух — этот, везде — от Васькиных Нив до Владивостока — одинаковый станционный воздух, пропитанный запахом хлорки, уборной, немытого тела и недоеденных продуктов, и все думал и думал — не хотел, а думал, правильно ли он все-таки поступил. И чем больше он думал, тем меньше ему хотелось вообще о чем-либо думать, а то получалось… но и о том, что получалось, — об этом следовало бы помалкивать. Такое у него было ощущение, будто он привязан резиновым канатом, и пока ты делаешь первые шаги — пожалуйста, он тебе не помешает. Но чем дальше он уходил от Матигор, где — он знал это — сидит вся партия у окон и ждет, пока рассеется туман и они уедут домой, — чем дальше он уходил от них, тем сильнее и сильнее натягивался невидимый канат. И Юдин понимал, что настанет минута, когда этот канат натянется до предела, — но о том, что будет после этого, — об этом он хотел думать еще меньше, чем обо всем остальном, — даже если он и знал, что от этого не уйти.

Наконец подошла дежурка с маленькими пригородными вагончиками. В вагончиках было пусто и тепло, усыпляюще пощелкивали колеса и проводницы таинственными голосами рассказывали друг другу страшные истории.

Вот тогда-то Юдин и впрямь почувствовал, что происходит что-то не то. Поезд подпрыгивал, грозя развалиться на любом стыке. За окном была холодная ночь, и из этой ночи, из темноты, один за другим стали появляться разные лица. Появился начальник. Он сидел, покачивая лысой головой, и говорил: «Идите, идите… Идите». Потом показался Зубов, он шевелил губами, а затем погрозил пальцем и отвернулся. И Женя Шатько, бурмастер, и Тоня… Он открыл глаза и потер лицо рукою.

— Спите, спите, — добродушно сказала проводница. — Спите, еще час ходу.

Но он не мог спать, мешала тянущая боль внутри. Он оглянулся — через проход от него спал моряк, широко раскрыв рот. «Почему это я здесь? А, я еду домой. Да, да». Но одиночество, неудовлетворенность все теснились в груди, даже мешая дышать. «Да что же это такое?» — подумал Юдин. Но легче не стало. Он вспомнил тогда, как они три часа назад толкали, по колено в грязи, машину, как хрипели, не вытирая холодных черных брызг с лица, как толкали из последних сил. Вспомнил — и стало легче. Работать — вот что надо. Все время работать. Делаешь дело — и все становится на место. Или когда кругом свои. А один — вот сидишь, будто ты с перебитыми ногами — и телу плохо, и душе противно. Как сейчас.

«Что-то сейчас делает Зубов? А, да конечно, он спит. А я здесь… а он… там…»

Все-таки Юдина сморил сон.

В десять часов утра, растирая небритое, опухшее за ночь лицо ладонью, он подошел к билетным кассам. Кокетливая девушка равнодушно посмотрела на него. Голос ее был сух и официален.

— Вам что?

— На Ленинград билеты есть?

— В общем?

Юдин нехотя улыбнулся.

— Нет, в мягком.

— Вы тут шуток не шутите.

Юдин достал три десятки — хватит? Девушка недоверчиво смотрела в свое окошко.

— Вагон номер семь, — сказала она несколько мягче. — Вагон семь, место одиннадцать. Это в середине.

— Спасибо. — Юдин протянул ей шоколадку, купленную только что в буфете. — Разрешите вас угостить.

Ресницы у девушки дрогнули.

— Вы геолог? — догадалась она.

— Да, — сказал Юдин. — Геолог. (Дорожник или геолог — не все ли равно?)

Девушка улыбнулась. Юдин задумчиво разглядывал билет.

— А нельзя узнать, — спросил он словно в раздумье, — какой прогноз погоды на ближайшие три дня?

Девушка сняла трубку.

— Коля, — сказала она. — Коля, да, это я. Дай прогноз на ближайшие дни.

Трубка что-то прохрипела.

— Туман, — сказала девушка. — Густой туман.

— Нелетная погода, да?

— Какое уж тут…

…Поезд тронется, сначала тихо и словно колеблясь, а потом все быстрей и быстрей, пристукивая колесами, задыхаясь на бегу и распарывая грудью стену дождя и тумана. Все быстрей, быстрей, быстрей — до тех пор, пока мелькающие за окном картины не сольются в одну темно-серую полосу. И так час за часом, пока, тяжело переводя дыхание, за тысячу километров поезд не станет — там, дома. И будет праздник — везде — здесь, и там, и в Матигорах…

Юдин открыл глаза и снова посмотрел на билет. Билет был розовый, хрустящий, гладкий. «Поезд прибывает на конечную станцию…»

И он приедет домой…

Юдин разгладил билет и бережно спрятал его во внутренний карман. Он-то знал уже, что канат натянут до предела. И знал, что он сейчас сделает.