Заколдованная рубашка

- Почему бы вам не сделать и в самом деле рисунок? - рассеянно отвечал Александр. - Это и память будет и картина из истории Италии.

Мечников усмехнулся.

- Так вы, стало быть, едете, чтоб делать историю? Какой же честолюбец неисправимый! - Он всеми силами пытался развеселить товарища.

Однако Александру было решительно не до шуток. Он отвернулся и принялся меланхолично глядеть на море, когда его вдруг изо всей силы ударили по плечу.

- Эге, и вы здесь, храбрый мой веттурино! - раздался смеющийся голос. - Мы теперь и с вами боевые товарищи, не только с сеньором Леоне!

Перед Александром стоял рослый молодец в серо-зеленом мундире альпийских стрелков. Есипов увидел знакомые выпуклые глаза с яркими белками и сверкающую улыбку Лоренцо Пучеглаза. Лоренцо был в полном походном снаряжении, даже с флягой и в новехоньких кожаных сапогах.

- Трофей из-под Комо! - Хвастаясь, он поднял ногу чуть ли не к носу юноши.

Александр не видел Лоренцо с того памятного вечера, когда оба они, бешено погоняя коней, неслись из Рима по дороге к Фраскати. У каждого из них за спиной сидел беглец, каждый отвечал за жизнь человека. Эта скачка в темноте, забота о беглецах сразу их сблизили, и теперь Александр видел, что Пучеглаз смотрит на него с таким же дружелюбием, как и на Мечникова.

- Скорей бы ехать! - сказал Лоренцо, угощая обоих друзей вином из своей фляги. - Мы, итальянцы, нетерпеливый народ. Генерал должен ковать железо, пока оно горячо.

- Ходят слухи, что у нас слишком мало оружия, - сказал Мечников. Говорят, патриоты собрали полторы тысячи ружей, а королевские карабинеры запрятали их под замок и не дали взять ни одного ружья.

Лоренцо, услышав это, принялся клясть на чем свет стоит министра Кавура.

- Это он, собака, запретил брать ружья! Боится, предатель, как бы его хозяин Наполеон Третий не узнал, что он поддерживает Гарибальди. Вот и придется нам теперь воевать какими-то допотопными ружьями! А у бурбонцев подумать только! - превосходные новехонькие карабины! И все-таки, клянусь святой мадонной, мы их побьем! - с энтузиазмом воскликнул Пучеглаз. - Я буду не я, если...

Он неожиданно смолк, прислушиваясь. Из темноты явственно доносился плач. Кто-то рыдал, горестно, навзрыд, захлебываясь, причитая, выкрикивая что-то. Рыдания становились все громче. Вот под фонарем показались два рослых гарибальдийца. Они тащили за собой третьего - маленького, скулящего по-щенячьи.

- О-оо!.. Опять гнать? За что? За что, я вас спрашиваю! Я все принес, что надо. Я не могу вернуться... Я хочу с вами! Не гоните меня, синьоры, не гоните...

- Довольно реветь! Сказано тебе: нельзя. Война - дело серьезное, не для таких сопляков, как ты. Подрастешь, тогда и возьмем тебя воевать, сурово повторяли бойцы, подталкивая и таща своего пленника.

- Что у вас такое, ребята? - вмешался Пучеглаз. - Чего этот рагаццо так разревелся?

- Да вот пришел из-под Рима мальчишка, - охотно остановились те. Просится в отряд. Хочет, видишь ли, сражаться за свободу. Врет, что ему уже шестнадцатый год пошел. А документов никаких. Конечно, офицеры ему отказали. Он ушел, а вот нынче опять явился, уже с документами. Ноги вон в крови, часть дороги шагал пешком, а в церковной записи сказано, что ему и четырнадцати еще нет. Ну, вот и приказано его гнать. А он, вишь, ревет, как здоровенный осел! Просто в ушах звенит от его рева!

Пока провожатые рассказывали, мальчик вдруг перестал плакать и принялся вглядываться в Пучеглаза и обоих русских.

- Синьор Лоренцо! Синьор художник! Вы здесь?! - внезапно закричал он во все горло.

- Лукашка, ты?! - в один голос воскликнули Лев и Александр. - Ай да Лукашка! Куда забрался!

- А, это наш старый знакомый из траттории дяди Пьетро, - промолвил и Пучеглаз. - Ловкий же ты парень, как я погляжу!

- Синьоры, милостивые синьоры, вспомните: ведь вы мне обещали! Вы обещали, что генерал меня возьмет. Помните, в траттории у дяди Пьетро вы сказали, что если меня не возьмут барабанщиком, то вы возьмете меня ординарцем к себе. Помните, синьоры? - принялся умолять их Лука.

Он обращался то к Лоренцо, то к Мечникову, то к Александру. Он искал в глазах каждого искорки сочувствия к себе. Из-под его всклокоченной козьей безрукавки выглядывала загорелая худенькая, совсем еще детская грудь, маленькие босые ноги были сбиты в кровь. Мечников оглянулся на Александра. У того было жалобное, почти такое же, как у мальчика, лицо. Лев обратился к конвоирам:

- Мы хорошо знаем этого парнишку. Он сын патриота и очень смышленый парень. К тому же он вовсе не такой маленький и может пригодиться в походе. Я правда обещал, что возьму его к себе. Оставьте его здесь, я сам поговорю о нем с полковником Сиртори.

- Если так, синьор офицер... - Гарибальдийцы откозыряли и удалились, очень довольные, что сдали кому-то своего громкоголосого пленника.

Пучеглаз укоризненно покачал головой: