Заколдованные леса

Тогда Айаса и я решили спуститься на землю, чтобы точно все выведать про события в пещере. Но едва мы начали спускаться, как из пещеры вышел умалишенный. И в руках он держал головы наших друзей. Которых убил. Всех до одного. Увидевши это жуткое зрелище, мы с Айасой горестно разрыдались. А умалишенный, как мы сразу же заметили сквозь горькие слезы, принялся выслеживать по окрестностям нас самих. И не выследив на земле, стал обводить безумным взглядом деревья, причем бесноватое пламя из его огненного горшка ярко высвечивало даже самые верхние древесные ветки. Вскоре он подступил к нашему дереву и, как только пламя отразилось у нас в глазах, уверенно определил, что мы сидим на вершине.

Тут умалишенный положил в траву головы наших друзей, поставил рядом с ними горшок, ухватил покрепче нож и начал бешено трясти дерево. Ну и, конечно же, едва я понял, что, когда мы упадем на землю, он, без всяких сомнений, убьет нас, как убил всех остальных…

…Едва я это понял, я выстрелил ему прямо в лоб, и он беспомощно свалился у подножия дерева на землю, а мы с Айасой спустились вниз, чтобы поскорее убраться из этого безумного места. Мы-то спустились, а умалишенный нежданно вскочил и ухватил Айасу за руку — да так крепко, будто он вовсе не пристреленный. Тогда я вырвал у него нож, и мне удалось отбросить его далеко в сторону, а умалишенный пытался тем временем свалить Айасу на землю, чтобы размозжить ему голову. Я спешно перезарядил ружье, и я

выстрелил снова, и пуля опять попала умалишенному в лоб. Он мучительно упал, крепче прежнего ухвативши Айасу за руку: он держал ее до того крепко, что Айаса никак не мог вырваться.

Тогда мы с Айасой оба принялись ее вырывать. А умалишенный пришел в сознание — наверно, от наших сумасшедших рывков — и сжал руку Айасы даже еще крепче, чем прежде, и всякий раз, как мы ее дергали, только бесновато перекатывался по земле то туда, то сюда. Наконец, уверившись, что руку у него просто так не вырвешь, я подскочил к огненному горшку, и я

вернулся с ним к умалишенному, и я вывалил ему на голову его бесноватое горшечное пламя. Тут уж, обожженный сумасшедшей огненной болью, он поневоле выпустил руку Айасы, и мы, без всяких колебаний, пустились поскорей наутек. Ружье перед бегством я успел подобрать, но все дорожные припасы и оружие, вроде луков со стрелами, которые подарил нам Бог грома, остались в пещере, где погибли наши друзья. Умалишенный, правда, тоже, я думаю, погиб — отомсти-тельной смертью за убитых людей, — потому что больше, пока мы убегали, он нас не преследовал.

Мы убегали до рассвета, а когда рассвело, остановились отдохнуть и обессиленно сели на придорожный термитник. Нас обоих мучила мысль об убитых друзьях. С этой мыслью мы и пустились после отдыха в путь — на голодный, конечно, желудок, — потому что мысль об убитых отбила у нас аппетит. А в Город сокровищ мы пришли к пяти часам вечера.

Мы пришли туда к пяти часам вечера и спросили на улице у первого же прохожего, как нам добраться до дома старейшины. Прохожий проводил нас, куда нам хотелось, и мы застали старейшину в гостиной зале. Он сидел среди множества посетителей, так что нам пришлось подождать, пока они закончат свои дела. А потом мы сказали старейшине, что хотели бы у него остановиться до возобновления нашего путешествия. Он спросил, не ищем ли мы работу, но услышал от меня в ответ — и немедленно, — что мы явились к ним за сокровищами, или драгоценными металлами, чтобы отнести их в свою деревню. Хотя старейшину гневно поразил наш ответ, все же поселиться у него на время он нам разрешил. А Город сокровищ оказался редкостно драгоценный: золото, серебро, медь, алмазы и проч, валялись там, вроде обычных булыжников, чуть ли не в каждом закоулке, но горожане не считали все это драгоценным. Драгоценным не считали, но и уносить не разрешали. Так что, услышавши от нас про наши умыслы, старейшина поспешно доложил о них королю, и за нами была установлена строжайшая слежка.