Заколдованные леса

Матушка сразу же поспешила домой, но дома не было ни меня, ни брата, и она вела печальную жизнь, пока не вернулся из рабства мой брат после скитаний по множеству городов. «Когда он вернулся, — рассказывала мне матушка, — мы ждали и тебя со дня на день, но не дождались, а потом решили вопросить прорицателя, и он прорек нам, что ты в Лесу Духов». Так закончила рассказ моя матушка. А я поведал им про свои невзгоды, или страдания от ненавистных духов, и кстати уж вспомнил о двоюродном брате, который встретился мне в Десятом городе, где он обосновался после смерти у нас. Я рассказал им, как выучился на образованного, потому что деяниями покойного брата в Десятом городе учреждено Христианство и построено много прекрасных церквей с большой Воскресной школой при каждой. Ясное дело, что они удивились, услышавши от меня про покойного брата. Они спросили, как же я не боялся, когда вдруг встретил замогильного человека, который умер у меня на глазах, или до моего вступления в Лес Духов, но я объяснил им, что всякий странник, попавший в Лес Духов, расстается со Страхом, поскольку может сдать его Арендатору, как сделали Пальмовый Пьянарь и его жена. А еще я сказал им, что страхи и трудности, печали, горести и любые невзгоды рождаются в Лесу Духов, но там же и умирают.

Я кончил рассказ окольным намеком на Секретное, или Тайное, Общество Духов, которое собирается раз в сто лет и вскоре должно собраться опять. Мне очень хотелось попасть на собрание, и я намекнул, что мог бы проведать, какие вопросы обсуждаются у духов, чтобы открыть их секреты людям. Но едва они услыхали про Тайное Общество, как твердо сказали, что, пока они живы, мне не удастся уйти в Лес Духов. Сказать-то они, конечно, сказали, да мне вот недавно привиделся сон, что я присутствую на этом собрании, а мои сновидения обычно сбываются, и в должное время вы все узнаете.

«Вот что может натворить ненависть».

ес Тысячи Духов (

К АВТОРУ ЯВЛЯЕТСЯ АКАРА-ОГУН

О друзья мои! Величаво, словно древнее речение, звучит музыка агидигбо, и мудрые танцуют под эту музыку, а ученые понимают ее язык. Воплощением агидигбо развернется перед вами мое повествование: я буду исполнителем, а вам предстоит истолковать его сокровенный смысл. Наши праотцы любили повторять — вам, конечно, не терпится узнать их замечательные слова? — что, «если танцоры и музыканты искусны, нам кружат головы горделивые чувства». Простите меня за навязчивость, ибо я лишь повторяю старинное присловье. Мне вовсе не хочется, чтобы вы пустились в беспорядочный пляс, подобно комарам, когда они судорожно толкутся, дрыгая лапками, над гулко рокочущим бембе.

Танцуйте в лад с музыкой моего повествования, друзья, радостно и улыбчиво, но спокойно, естественно, и очарованные зрители одарят вас ожерельями из монет, мужчины падут перед вами ниц, а женщины восприветствуют земными поклонами, — особенно если вы с пониманием примете два совета.

Во-первых, когда мой герой говорит, нужно, чтоб его речь звучала как ваша собственная, поэтому вам необходимо мысленно слиться с ним, ощутить его самим собой. А когда ему отвечают, вы должны чувствовать себя его собеседниками, которые обращаются к нему от своего лица.

Притом события, о которых пойдет речь, должны обогащать новым опытом вашу природную мудрость, будто они приключились именно с вами, — вот мой второй совет.

Впрочем, не буду забегать вперед, обгоняя свой же рассказ и уподобляясь глупцу, который опрометью ломится через чащу, забыв о торной тропе, — пусть лучше зазвучит барабан моего повествования, а вы приготовьтесь к танцу, друзья, чтобы сбылось речение древности: «Танцы ваши, напевы наши, а общий рассказ — что полная чаша, вспененная музыкой истины».

Итак, все началось в одно прекрасное утро, на рассвете ясного дня, когда растаяло принесенное ночным суховеем тусклое марево, но дневные звери еще не проснулись, хотя ранние птицы уже начали возносить в песнях ликующую хвалу Господу. Ласковый ветерок шелестел темными, словно уходящая ночь, листьями, а солнце, всплывая на востоке во всей свой Божьей красе, мягко озаряло мир, чтобы сыны человеческие могли приступить к утренним делам. Я не торопясь позавтракал и расположился на веранде в своем любимом кресле, радостно умиротворенный тем, что мне дарована жизнь.

Но недолго сидел я один: солнце еще не успело подняться высоко, когда передо мной предстал пожилой незнакомец. Я ответил приветствием на его любезное приветствие и, полагая, что он хочет разделить со мною мой досуг, предложил ему кресло. Он сел, и мы принялись непринужденно болтать, обмениваясь, будто давние приятели, веселыми шутками. Однако вскоре мой гость тяжело вздохнул, как человек, терзаемый горестными раздумьями. Мне показалось, что ему будет приятно, если я спрошу его, чем он удручен, но, предвосхищая мой вопрос, он заговорил о себе сам, и речь его звучала так: