Заколоченный дом

Петр сидел сгорбясь, вздрагивая при каждом возгласе, и боялся поднять голову. Его вывел из оцепенения глухой бас Максима.

— А ну, председатель, смотри этот!

Петр подбежал к Максиму и протянул руки.

— Осторожней, грабли сожжешь, — предупредил Максим.

Кто-то подал рукавицы. Петр кое-как надел их к осторожно взял двухкилограммовый брус. Он отошел с ним далеко в сторону. Брус имел настоящий кирпичный цвет. Петр стер полоски копоти носовым платком. Потом хотел испробовать кирпич на прочность, но раздумал, положил его на колени и стал гладить, приговаривая:

— Горячий… горячий… какой горячий…

А сзади шумели, кричали, спорили:

— Такого кирпича и на настоящем заводе не выпечешь…

— Ну, там лучше…

— Теперь мы кирпича гору наготовим! — кричал Журка.

— Ровно держи носилки, не тряси. Клади осторожней… Клетку, клетку закладывай, — распоряжался Матвей.

— Я теперь не жалею, что погорел… Новый дом построю, кирпичный! — торопясь, чтобы не перебили, говорил кому-то Сашок.

— Торговать надо… Обязательно торговать. Теперь колхозу деньги — лопатой греби, — говорил Лёха Абарин.

— Ясно, будем торговать! Дела теперь пойдут!

Петр встал. Кто этого добивался? Он хотел во весь голос крикнуть: «Я! Для вас! А вы мне не верили…» Но ничего не сказал, сунул кирпич под пиджак и, поддерживая его локтем, незаметно ушел.

Эту ночь Петр не спал. Он бродил. Никогда ему не было так легко, как сегодня. Все тяжелое — и тревоги, и пожар, и своя неустроенная жизнь — словно свалилось с него, все поглотила темнота октябрьской ночи… Было странно легко. Ноги несли сами где попало: по мокрой траве, по кустам, по грязи, а Петру казалось, что ходит он по своему колхозному саду, среди яблонь, слив, глотает их аромат. Жидкий, низкорослый ивняк представлялся ему смородиной, крыжовником, корявые ольхи — вишнями… И среди них мелькали веселые лица лукашан. Их было много!.. И все они улыбались председателю…

Петр не заметил, как взошла луна, как она поднялась и, обогнув лес, повисла над Лукашами. Он сильно промок, но не чувствовал холода: за пазухой лежал шершавый, давно остывший, но греющий душу кирпич.

Остановил председателя крик петуха.

— Петух… Почему петух? — спросил Петр и взглянул на часы. Полночь. Петр усмехнулся, поправил фуражку и пошел домой.

Луна бесцеремонно заглядывала в окна лукашан. Ее мутно-белый свет, казалось, заморозил землю. Словно схваченная инеем, блестела трава. Вода в реке остановилась и тоже побелела, как будто ее сковало льдом. Мрачно взирал на освещенный луною мир чей-то старый заколоченный дом. Он был темен и глух. Петр остановился и погрозил ему кирпичом.