Закон Дарвина

Держа в руках рюкзак, полковник Лоутон остолбенело смотрел, как Верещаев проверяет автомат – новенький, с только что снятой смазкой «АКМ». Через плечо этого сумасшедшего висел офицерский ремень с тремя подсумками на четыре магазина каждый и длинным ножом. Лоутон был одет так же, как сам Верещаев, – в легкую бекешу, высокие бурки, теплые штаны, трехпалые перчатки на меху; только у американца была еще шапка с козырьком и длинными ушами и назатыльником, голова Верещаева была непокрыта. На дороге за двумя двойными полосами следов белого снега стоял «уазик» и два коня, которых держал в поводу мальчишка; рядом с Лоутоном в снегу торчали охотничьи лыжи. Возле «уазика» ухмылялись несколько федосовских порученцев, привезших пленного.

– Готово. – Дернув плечом, Верещаев протянул оружие и ремень американцу. – Пррошу.

– Что это значит? – тихо спросил американец, ставя в снег рюкзак с продуктами. Верещаев пожал плечами – даже с какой-то ленью, беззаботно:

– Вы можете быть свободны. Возьмите оружие, ну? Тяжело держать, я вам не вешалка.

Лоутон принял автомат, перехватил ремень. Какое-то время рассматривал и то и другое – словно ожидал, что все это вот сейчас испарится в никуда. Судя по его лицу, такой исход он бы счел куда более реальным, чем появление этих вещей. Когда полковник поднял глаза, Верещаев уже шел к ожидающей машине.

– Подождите! – отчаянно крикнул Лоутон, шагнул, провалился, упал на колено. Верещаев обернулся нетерпеливо:

– Что случилось?

– Что это значит? – Американец попробовал встать, опять провалился, наконец встал. – Что это за цирк?!

– Вы свободны, я же сказал. – Верещаев пожал плечами. Лоутон схватил его за руку. – Да перестаньте, что за странные жесты? – сердито спросил Верещаев. – Вы что, утопающий? Вот оружие с боеприпасами, вон продукты, вон лыжи. Идите куда хотите. Если не будете окончательным дураком – доберетесь к своей семье; удачи вам. Беседы с вами доставляли мне невыразимое эстетическое наслаждение.

– Я никуда не пойду, – резко сказал Лоутон.

– Еще новости, – вздохнул Верещаев.

– Я никуда не пойду. – Лоутон не отпускал русского. – Не думайте, я не боюсь. Я просто не могууйти.

– Почему? – Верещаев рассеянно погрел ухо о серо-бежевое плечо бекеши.

– Не могу, – упрямо повторил Лоутон. – Я должен понять. Я должен знать.

– Что? – Верещаев погрел второе ухо, зевнул.

– То, что знаете и понимаете вы, – странным тоном ответил полковник.

– Ай, да бросьте. – Русский выдохнул в воздух облачко белесого морозца. – Слишком много думали в нашем уютном подвале, а я чушь нес, вот и нафантазировали про загадочную русскую душу. Что там мы можем знать – пьянь, грязь, срань; ссым под забор, блюем под плетень, подтираемся лопухом, медведей ебем… чужая жизнь копейка, своя – двушка медная… Идите себе домой. Пид пальми з бананями – маракуйю с омарами кушать и мулаток лапать.

– Я не уйду. – Лоутон покачал головой. – Пожалуйста. Я обязан понять.

Взяв американца за плечи – неожиданно – Верещаев подтянул его к себе. Лоутон увидел глаза – внимательные и чуточку сумасшедшие глаза; внимательный янтарь, как чаинки в нем – кусочки темного сумасшествия.

– Послушайте, Эдвард, – сказал русский. – Послушайте, если вы

пойметето, о чем говорите, вы станете одним из нас. Примеров немало, просто вам о них не говорили. Возврата не будет. Это в тропики можно съездить отдохнуть в меру кошелька и фантазии, а потом забыть все начисто. Здесь – не отдыхают, даже когда отдыхают. Оглянитесь и посмотрите на этот снег и это небо. Это сумасшествие, оно холодное, безразличное и вечное, оно больше любого человека и любой придуманной людьми идеи, оно – вот! – И он толкнул Лоутона от себя. Американец с трудом удержался на ногах и повторил упрямо:

– Я хочу понять. Я должен вас понять. Любой ценой.

Верещаев отвернулся и крикнул:

– Багдад! Коней мне и товарищу Лоутону! Сам поедешь обратно в «уазике». – И, пока мальчишка бежал по дороге, таща за собой коней, изысканно осведомился у все еще столбенеющего американца: – Я надеюсь, вы умеете ездить верхом? У меня вечерняя прогулка, и я еще не закончил ее. Не откажите в любезности присоединиться ко мне в поездке.

Монастырь на Валааме. «Построссиянское пространство»

Третий Ангел сыграет на ржавой трубе

Славу тем, кто читает судьбу между строк.

Белый Воин проснется на нашем гербе

И опустит копье в установленный срок.

А. Михайлов. «Генерал берсерков»

Над Валаамом гремела гроза.

Зимняя гроза. В прозрачном звездном небе приполярной ночи дико сверкали, пронзая горизонт, белые раскаленные молнии, они били в озерный берег – и с металлическим гулом прокатывался над миром гром. Снега и лес на берегах освещало магниевыми вспышками.

В полночь архимандрит Михаил спустился в большую келью под столовой.