Закон Дарвина

Сто пятнадцать килограммов, округленно, конечно. Ноги слегка согнуты в прыжке – и распрямляются ближе к приземлению. То, что на ногах пружинящие кроссовки, – не служит смягчающим фактором.

Молодой цыган, одетый в серые джинсы и кожаную коричневую куртку, дернул ногами… и все. Ничего больше.

Тишина.

– Это – не Калбития. Мы – не мамбетня. Вас, тварей, мы еще сами ТАК натянем, что через рот на три метра выйдет.

Степенным шагом Олжас подошел к Марату, и вместе они пошли дальше – к выходу.

И они шли шагом. Простым шагом, до выхода. Выйдя, они, конечно побежали, как мальчишки, когда разобьют окно… Но, что примечательно, вслед не бросился никто.

Дер. Чистое. Российская Конфедерация Независимых Народов

Злое золото

Выходит заново

Из глуби вод.

Оно не за честь,

Оно не за страх.

Оно – за Самое Главное…

Дж. Р. Киплинг.Руны на Виландовом мече[19]

– Послушайте, Филяев, – устало, но жестко произнес Верещаев, в упор глядя на переминающегося перед ним бывшего майора. Сын Филяева Тимка стоял чуть сбоку-сзади отца и смотрел на Верещаева недобро. – Я второй и последний раз вас предупреждаю: если вы не вспомните, что вы офицер, и не бросите пить – я вас выкину с нашей территории. Несмотря на ваше весьма достойное поведение в Воронеже. Выкину именно вас, ваша жена, которая взялась за ум, и ваш сын останутся.

– Как же, остался я без отца! – вызверился Тимка. Верещаев холодно перевел взгляд на него, заставил замолчать (Тимка явно собирался продолжать, но теперь лишь зло вздохнул) и снова обратился к угрюмо глядящему в землю Филяеву-старшему:

– Вы мое предупреждение слышали и поняли. Вы свободны, идите.

– Есть идти… – рука Филяева сделала было привычное движение, но он тут же ее уронил и, не глядя ни на Верещаева, ни на сына, побрел прочь. Мальчик, кусая губы, все-таки обратился к Ольгерду:

– Вы не смеете так говорить с отцом, – тихо и гневно проронил он. – Вы…

– Тимофей, – на этот раз мягко прервал его Верещаев, – чтобы я так не говорил с отцом, ему нужно сделать очень простую вещь – перестать пить. Постарайся довести это до его сведения доходчивей, чем это получается у меня.

Повернувшись и заложив руки за спину, Верещаев зашагал прочь, чувствуя, что мальчишка смотрит ему вслед – сердито и растерянно…

…Полковник Лоутон поднялся, когда Верещаев спустился в подвал. И сел, только когда на табурете устроился сам Верещаев.

– Вы еще не начали копать подземный ход для побега? – поинтересовался он, оглядевшись. Обстановка в подвале была спартанской, но вполне жизнеспособной, даже вместо типичной параши стоял невесть откуда притащенный биотуалет. В конце концов, это не в первый раз со времен первой иракской – американский офицер такого ранга в плену. Да еще так дурацки…

На стену, над топчаном полковника, чья-то шаловливая рука (Верещаев подозревал, что кого-то из парней Федосова) привесила портрет Обамы. Каждый раз, когда Верещаев спускался сюда, его подмывало спросить, что Лоутон думает о президенте-негре. Вот и сейчас захотелось, но Верещаев переборол себя.

Лоутон был моложе Верещаева, типично такой англосаксонский. Внешность портил только все еще не сошедший со лба фингалище от «резинки». Смотрел на Верещаева он устало и с досадой. Сперва орал, что его незаконно задерживают, называл всех бандитами и напоминал о конвенциях и прочей херне. Но с некоторых пор перестал – то ли устал, то ли дошла до него нелепость такого поведения. В плане сведений полковник оказался нулем – его буквально за день до плена перебросили из Чикаго с единственной целью – забрать у местных и отконвоировать в Вашингтон того грушника, упокой… гм, интересно – кто?.. – его душу.

Верещаев смотрел на полковника и думал, что у него есть жена и дети, – сын девяти и дочь трех лет. Им сообщили, что отец пропал без вести. Странно, но мысли не вызывали жалости. Злорадства – тоже не вызывали. Верещаев просто их думал.

– Скажите, вам нравится, что у вас президент – негр?

Вырвалось, блин…

– Постойте… – в глазах полковника мелькнуло понимание. – Постойте, вы сумасшедший?

– Увы, нет, – вздохнул Верещаев. – Сумасшедшим сейчас быть легко и даже почетно. Вот, например, в воронежских школах… где они еще работают… даунов учат вместе с нормальными детьми. Почему нет?

– О чем вы? – потерянно спросил американец. Он говорил по-русски без акцента, но слишком правильно. «За знание языков у них хорошо доплачивают», – подумал Верещаев. – Вы сюда приходите почти каждый день. Ну хорошо, сначала вы меня допрашивали, пусть. Но вот уже чертову уйму времени вы просто приходите, сидите тут сколько-то времени и задаете нелепые вопросы или вообще разговариваете сами с собой! Согласитесь, что это…

– Хотите, чтобы вас расстреляли? – дружелюбно поинтересовался Верещаев. Американец осекся и побледнел. – Угу. Не хотите… Я очень беспокоюсь за моих людей. Особенно за детей.