Закон и жена

— Что происходит там, за дверью? — прошептала я мистрис Маколан.

— Подойдите потихоньку и посмотрите, — также шепотом прозвучал ее ответ.

Она опустила занавеску, чтобы свет лампы не падал на нас из круглой комнаты. Тогда она тихонько взялась за ручку и чуть приоткрыла дверь.

Я увидела (или вообразила, что вижу в темноте) длинную комнату с низким потолком, освещенную потухающим огнем камина. Середина комнаты освещалась красноватым отблеском, прочие же ее части находились в совершенном мраке. Не успела я хорошенько все это разглядеть, как стук и свист вдруг приблизились ко мне. Высокое кресло на колесах промчалось мимо двери, мрачная фигура с развевающимися волосами, неистово размахивая руками, приводила его в движение с дивной быстротой. «Я — Наполеон при восходе солнца под Аустерлицем! — кричал он, проносясь мимо меня. — Мне стоит сказать слово, и падают троны и короли, нации содрогаются, тысячи людей, обливаясь кровью, умирают на поле битвы!» Потом кресло исчезло во мраке, и через минуту говоривший превратился в другого героя. «Я — Нельсон! — кричал он теперь. — Я управлял флотом при Трафальгаре. Я отдаю приказания, пророчески сознавая свою победу и смерть. Я вижу мой собственный апофеоз, мои похороны, слезы всей нации, мою могилу в знаменитой церкви. Память обо мне переживет многие века, и поэты будут воспевать меня в бессмертных стихах». Кресло повернуло в конце комнаты и покатилось обратно. Фантастический и страшный призрак — этот новый кентавр[7], получеловек, полукресло — снова появился передо мной, освещенный слабым светом. «Я — Шекспир, — кричал он в исступлении. — Я пишу «Лира», трагедию из трагедий. Я величайший поэт между всеми новыми и древними поэтами. Света! Света! Стихи льются из моего умственного вулкана, как лава при извержении. Света! Света дайте поэту всех времен, чтобы записать слова, которые останутся бессмертными». Он остановился и потом снова понесся на середину комнаты. Когда он приблизился к камину, пламя вдруг вспыхнуло и осветило отворенную дверь. В эту минуту он увидел нас. Кресло вдруг остановилось с таким шумом, что старый пол затрещал, но через секунду понеслось на нас, как дикий зверь. Мы отступили как раз вовремя, кресло пролетело мимо и врезалось в драпировку. Свет лампы из круглой комнаты проник сюда, и чудовище, остановившись, с искренним любопытством оглянулось на нас через плечо.

— Раздавил, что ли, я их? Уничтожил за дерзость, с которой они нарушили мое уединение, — говорил он сам с собой.

Когда он произносил эти слова, глаза его устремились на нас, но мысли его вернулись снова к Шекспиру и «Королю Лиру».

— Гонерилья и Регана! — вскричал он. — Мои бесчеловечные дочери, мои чертовки пришли сюда издеваться надо мной!

— Нет, ничего подобного, — сказала моя свекровь так спокойно, как если бы она обращалась к совершенно разумному существу. — Я ваш старый друг, мистрис Маколан, и привела с собой вторую жену Юстаса Маколана.

В тот же момент, когда она произнесла слова «…вторую жену Юстаса Маколана», этот несчастный с криком ужаса соскочил с кресла, точно она поразила его. В то же мгновение мы увидели в воздухе голову и туловище, совершенно лишенное ног. Через минуту это страшное существо опустилось на руки, точно обезьяна. Потом с удивительной быстротой он в несколько прыжков очутился у камина. Здесь, прижавшись в тени, дрожа от страха, он бормотал десятки раз:

— О, пожалейте меня, пожалейте!

К этому-то человеку пришла я за советом, у него хотела я просить помощи в случае нужды!

Глава IV. ВТОРОЙ ВЗГЛЯД НА МИЗЕРИМУСА ДЕКСТЕРА

Потеряв всякую надежду и, говоря откровенно, сильно испуганная, я прошептала мистрис Маколан:

— Вы были правы, я виновата, пойдемте отсюда.

Слух у Мизеримуса Декстера был тонок, как у собаки.

Он услышал мои слова.

— Нет, — сказал он, — войдите сюда со второй женой Юстаса Маколана. Я джентльмен и должен извиниться перед ней. Я изучаю человеческую натуру и хочу ее видеть.

Человек этот, казалось, совершенно преобразился. Он говорил приятным голосом и вздохнул истерически, точно женщина после сильного припадка слез. Он пришел в себя, или любопытство оживило его. Когда мистрис Маколан спросила меня, хочу ли я уйти теперь, когда припадок его закончился, я ответила:

— Нет, я готова остаться.

— К вам снова возвратилась вера в него? — спросила она меня своим беспощадно насмешливым тоном.

— Испуг мой прошел, — ответила я.

— Мне очень жаль, что я напугал вас, — заговорил голос у камина. — Многие находят, что я временами схожу с ума. Вы пришли, кажется, как раз в такое время. Я, сознаюсь, немного мечтатель. Мое воображение Бог знает куда заносит меня, и я говорю и делаю странные вещи. В подобных случаях все, что напоминает мне об этом ужасном процессе, заставляет меня переноситься в прошлое и испытывать невыразимое нервное страдание. Я человек чрезвычайно чувствительный и вследствие этого (в таком свете, как наш) несчастный человек. Примите мои извинения и войдите сюда обе, войдите и пожалейте меня.