Закон и жена

Он смотрел на меня и говорил с радушием старого друга. Во время моего отсутствия, как ни было оно коротко, в этом изменчивом существе произошла новая перемена. В глазах его сверкал веселый ум, щеки его горели от внутреннего волнения. Даже одежда его изменилась. Теперь на голове его был надет белый бумажный колпак, кружевные манжеты были отворочены, чистый передник лежал на светло-зеленом одеяле. Он передвинул свое кресло, раскланиваясь и улыбаясь, и грациозным движением руки пригласил меня сесть.

— Я обращаюсь в повара, — возвестил он с очаровательной простотой. — Нам обоим нужно подкрепиться, прежде чем мы займемся делом. Вы видите меня в моем поварском костюме, прошу извинить. Для всякого занятия есть своя форма, а я большой формалист. Я уже выпил немного вина, пожалуйста, и вы сделайте то же.

Он наполнил кубок из старинного венецианского хрусталя великолепным пурпуровым ликером.

— Бургундское, — произнес он, — царь вин. А это царь бургундских вин, «Кло-де-Вужо». Я пью за ваше здоровье и счастье.

Он налил себе другой кубок и выпил его залпом. Я поняла теперь, отчего блестели его глаза и горели щеки. Но, так как для меня было очень важно не рассердить его, я тоже отпила немного вина и согласилась с ним, что оно великолепно.

— Чего желаете вы покушать? — спросил он. — Нужно что-нибудь достойное «Кло-де-Вужо». Ариель хорошо жарит и варит, бедное создание, но я не хочу оскорблять вас, предлагая вам ее стряпню. Простое мясо! — воскликнул он с выражением величайшего презрения. — Человек, который употребляет простое мясо, — это каннибал или, по крайней мере, мясник. Не предоставите ли вы мне придумать что-нибудь более нас достойное? Пойдемте на кухню.

Он покатил свое кресло и любезно пригласил меня следовать за ним.

Мы направились к опущенной занавеске в конце комнаты, которой я до сих пор не заметила. За поднятой занавеской глазам моим предстал альков, в котором устроена была маленькая газовая кухня. Вдоль стен тянулись шкафы и полки, уставленные блюдами, мисками, кастрюлями, все в миниатюрном виде и чрезвычайно чистое и блестящее.

— Милости просим в кухню, — сказал Мизеримус Декстер и выдвинул мраморную доску, вделанную в стену и служившую столом. Опершись на нее и опустив голову на руки, он глубоко задумался.

— Нашел! — вдруг закричал он и, отодвинув шкаф, достал оттуда черную бутылку причудливой формы. Открыв ее, он вынул оттуда черные, неправильной формы кусочки, хорошо знакомые женщине, привыкшей к роскошному столу богачей, но которые были совершенно незнакомы мне, скромно воспитанной в доме пастора. Увидев, как Декстер заботливо положил на чистую салфетку эти непривлекательного вида кусочки и, глядя на них, снова погрузился в размышления, я не могла более сдерживать своего любопытства и решилась спросить:

— Что это такое, мистер Декстер? Неужели мы будем это есть?

Он вздрогнул от неожиданного вопроса и, взглянув на меня, всплеснул руками от удивления.

— Где же этот хваленый прогресс? — удивился он. — Что же это за образование? Вот цивилизованная особа, и она не знает трюфелей!

— Я слышала о трюфелях, — смиренно отвечала я, — но никогда их не видала. В нашем деревенском доме не было таких роскошных блюд.

Мизеримус Декстер поднял один из трюфелей и показал мне его на свет.

— Пользуйтесь случаем испытать новое в вашей жизни впечатление, за которым не скрывается никакого разочарования, — сказал он. — Смотрите и размышляйте. Вы будете кушать их, разваренные в бургундском.

Он зажег газ с выражением человека, представляющего мне доказательство своего расположения.

— Извините меня, если я буду хранить молчание, пока буду держать это в руках.

Произнеся эти слова, он выбрал из коллекции своих кухонных принадлежностей маленькую блестящую кастрюлю.