Закон контролера

Этого допустить тоже было нельзя. К воплям амбал, стоявший в коридоре, был наверняка готов, при допросах с пристрастием это нормально. Но если капитан начнет конкретно, в голос звать на помощь, дело может закончиться плохо. Потому я извернулся, захватил ногами шею кагэбэшника, и, сцепив стопы в замок, надавил.

«Треугольником», на мой взгляд, душить надежнее, чем «ножницами», но когда у тебя руки скованы сзади наручниками, выбирать не приходится. Потому я сейчас давил со всех сил, надеясь, что в школе КГБ не учили вгрызаться любителям борьбы в ноги и откручивать гениталии.

Но капитан, к счастью, был дитя своего времени, когда основной акцент рукопашного боя был направлен на обезоруживание противника и его задержание, потому сейчас он просто по-человечески растерялся. Не ожидал такого от избитого пленника. И сейчас кагэбэшник судорожно пытался дослать патрон в патронник пистолета, который он все-таки достал из кобуры, – но руки уже не слушались. Когда пережаты обе сонные артерии, мозг похож на утопающего: еще дергается, цепляясь за реальность, но толку от этого уже никакого.

Через пару секунд пистолет выпал из руки капитана, а сам он дернул ногами и обмяк. Это хорошо, но надолго ли? Вряд ли я задушил его насовсем – как показывает практика, эдакие уроды так быстро не сдыхают.

Потому действовать надо было быстро.

Признаться, я изрядно устал. Не знаю, как псионики в Зоне могут часами контролировать сталкеров, устраивая бои между ними – соберутся два псио и давай играть в солдатиков живыми людьми. Наверно, дело практики. Я же чувствовал полное истощение сил – хотелось спать, жрать и одновременно сдохнуть, так как меня уже изрядно трясло от нервного перенапряжения.

Но нужно было доделать начатое, так как я не был уверен, что разведчик сумеет это сделать без меня.

Потому мне пришлось еще раз напрячься, чтобы измочаленное тело, находящееся под моим контролем, смогло подкатиться спиной к капитану, валяющемуся в отключке, пальцами найти у него в кармане ключи от наручников и, изловчившись, их открыть.

Когда видишь весь процесс в четыре глаза – свои и разведчика, – контролировать свои действия получается проще, нужно только приноровиться. А вот управление чужим телом с непривычки оказалось делом непростым: нужно было одновременно с этим самым управлением подавлять волю разведчика, что само по себе было довольно сложно, несмотря на то что он был избит и измотан до крайности.

Но я справился, хотя при этом разведчик пару раз чуть не упал – шатало его изрядно. Тем не менее он все же вытащил из-за голенища сапога капитана так называемую финку НКВД, перерезал ремни, которыми я был привязан к стулу, отомкнул мои наручники и, пока я разминал руки и ноги, стоял столбом. Правда, при этом его слегка потрясывало от нервного напряжения: нелегко психике человека, закаленного в боях, пребывать под давлением чужой воли.

Признаться, и я был далеко не в лучшей форме – перед глазами уже плясали красные пятна от нервного перенапряжения. Но я понимал: если я сейчас «отпущу» разведчика, он, скорее всего, бросится на меня, врага лютого, гипнотизера проклятого, который его разум в плен взял… Потому я для начала лишь слегка отпустил тяжелую черную плиту, давящую на психику разведчика, и негромко сказал:

– Слушай внимательно. За нападение на офицера КГБ и тебя, и меня если не расстреляют, то отправят за решетку до конца столетия. Но, скорее всего, расстреляют. Слышишь меня? Понимаешь?

Разведчик хоть и смотрел на меня волком, но худо-бедно соображал уже сам, хотя его двигательные центры я пока на всякий случай держал под контролем – потихоньку начал разбираться в условных рычагах и кнопках сложного механизма, содержащегося в человеческой голове.

Разведчик с трудом кивнул.

– Хорошо, – сказал я. – Короче, слушай. Я тебя в это втравил, я тебя отсюда и вытащу, если ерепениться не будешь. Но в благородство играть не буду. Выбираемся отсюда, а дальше сам решишь, что делать. Договорились?

Разведчик кивнул вторично, правда, после небольшой паузы. Я видел, что он сейчас колеблется между двумя решениями: попробовать меня нейтрализовать и сдать кагэбэшникам с надеждой на помилование либо довериться мне. За первое я его не виню, нормальная мысль для человека своего времени. И если она перевесит, я просто оставлю его здесь без зазрения совести – я, конечно, мужик благородный, но не идиот, чтоб таскать за собой биологическую мину, мечтающую меня уничтожить.

Но перевесила вторая мысль. Разведчик многое видел за свою жизнь и в отличие от многих других людей научился думать своими мозгами. Редкая способность, кстати, в любые времена, ибо большинство людей предпочитает, чтобы кто-то думал за них.

Во всяком случае, пока я снимал с капитана униформу и переодевался, разведчик присел на стул и просто отдыхал, не делая попыток меня прищучить. И на том спасибо.

Я понимал, что в моем состоянии уже не смогу «держать» как следует даже одного человека, полного сил и энергии, не говоря уж о группе людей. Потому была необходима маскировка – чем я сейчас, собственно, и занимался.