Закон Моисея (ЛП)

Прямо за дверью располагался ряд небольших офисов, а затем шла комната большего размера, которая, возможно, являлась своего рода комнатой отдыха. Внутри было гораздо темнее без падающего с неба лунного света, и я держала свои фонарики на вытянутых руках, словно парные световые сабли, чтобы ни на что случайно не натолкнуться. Чем дальше я шла, тем больше было изменений. Здание стало выглядеть по-другому. Моисей демонтировал все маленькие рабочие места в хозяйственной части, и я приостановилась, описывая большой круг по стенам своими фонариками, пытаясь сориентироваться. Насколько я помнила, рисунки располагались на дальней стене, в самом дальнем углу от главного входа, словно Моисей старался быть скрытным и не привлекать к себе внимания.

Это мысль вызвала у меня легкую улыбку. Моисей мог быть каким угодно, но только не незаметным. Шестимесячное пребывание Моисея в Леване в две тысячи шестом году было сродни нескончаемому фейерверку, который переливался всевозможными цветами, грохотал, периодически переходя в небольшой пожар и оставляя после себя клубы дыма.

Я продолжала тщательно освещать стены фонариками, снова и снова, чтобы убедиться, что ничего не пропустила. Луч фонарика в правой руке выхватил из темноты что-то, сваленное в кучу у самой дальней стены, и я подпрыгнула от неожиданности. Фонарик выпал из моей руки. Когда я попыталась нащупать его, то он отскочил и покатился в сторону темной фигуры. Затем он остановился, и луч света устремился именно в том направлении, куда я следовала, освещая только бетонный пол и пару ног.

Я взвизгнула, вцепившись сильнее в оставшийся фонарь, и стала водить им вверх и по кругу, чтобы иметь возможность разглядеть, с чем я имела дело. Или с кем. Я снова закричала, когда поток света упал на чье-то лицо и, дернувшись, осветил еще чью-то склоненную голову, а потом вздернутый подбородок. Но лица так и остались неподвижными, и после страха пришло облегчение от осознания, что я обнаружила рисунки Моисея, состоящие из кружащихся фигур и переплетенных тел, разбросанных на участке стены десять на двадцать футов. Я наклонилась и подняла упавший фонарик, радуясь, что моя неуклюжесть не лишила меня дополнительного источника света.

Он был причудлив и фантастичен — рисунок Моисея. Он был гораздо более целостным, чем изображения на стенах Кейтлин Райт, наполненные трагизмом и состоящие из размашистых линий. Этот трагизм был не в сюжете, он исходил от руки Моисея. Он испытывал страх, которым был пропитан каждый мазок кисти. А вот рисунок в мельнице отличался. Он вызывал восторг, изумление и представлял собой отдельные маленькие зарисовки, сумбурно разбросанные по стене. Вся картина в целом была сумбурной. Это напомнило мне о нашем с Моисеем обсуждении пяти значимых вещей и вызвало дорогие сердцу воспоминания, и я задумалась, что если я просто смотрела на пять значимых вещей, смешавшихся с дюжиной других участников, изображенных на стене. Я наводила фонарик на каждый набросок, пытаясь каким-то образом связать его со следующим, и задавалась вопросом, возможно ли, что рисунок выглядит по-новому просто из-за темноты и сложности полностью осветить его весь разом. Кое-что из нарисованного мне было знакомо. Но Моисей явно добавил и новые детали. Я видела его художество в октябре, а Моисей уехал только в конце ноября, и за это время рисунок стал больше.

А затем я нашла ее. Лицо, мысль о котором не выходила у меня из головы на протяжении двух недель.

Я направила оба фонарика на ее лицо, чтобы разглядеть лучше, а она с укоризной смотрела на меня сверху вниз. Свет причудливо переливался над ней, словно у нее был нимб над головой. Я почувствовала легкую дурноту, и меня затрясло более чем слегка, когда я поняла, что она мне знакома. Это было тоже лицо, что и на свежевыкрашенной стене, которое я увидела, когда пришла к Моисею забрать фотоальбом. Возможно, из-за ракурса или выражения лица, но на стене дома Кейтлин Райт она не показалась мне знакомой, но выглядела узнаваемой здесь. Я встречалась с ней. Однажды.

Звук старых петель привлек мое внимание, прокатившись по практически пустому помещению, и какую-то долю секунды я не могла понять, что это за шум. Затем я осознала, что задняя дверь, дверь, через которую я проскользнула всего минуту назад, открывалась. Я оставила ключ в замке.

Моисей  

Леванская церковь, построенная в тысяча девятьсот четвертом году, представляла собой красивое старое здание из светлого кирпича с устремленной ввысь колокольней и широкой дубовой дверью. За прошедшие годы ее слегка отреставрировали, и, на мой взгляд, витражное стекло не было бы лишним, но мне она нравилась. Это место всегда заставляло меня думать о летних днях, проведенных с Джи, когда я был ребенком, и о звуках органа, которые разносились над общиной, пока я выходил через двойные двери и направлялся домой, стремясь к движению, отчаянно желая освободиться от галстука и снять блестящие черные туфли.