Закон обратного волшебства

— Понятия не имею.

— А день рождения твой когда?

— А?

— День рождения у тебя когда?

— А… — Он улыбнулся. — Пятнадцатого августа.

— Тогда, значит, ты Лев. — Она снова перелистала яркие страницы. Смотреть на Одри, которая была на нее похожа, ей было почему-то неловко. — Вот. Лев. В этом месяце тебя ждут неожиданные события. То, что всегда казалось тебе невозможным, станет простым и понятным. И вообще для тебя это переломный месяц во всех отношениях. Ты долго готовился к этому, и теперь оно наступает. К чему ты долго готовился, Юра?

Она подняла глаза и наткнулась на его взгляд. У него были очень темные и очень внимательные глаза.

— Долго готовился? — спросил он.

Анфиса кивнула, не отводя глаз.

— Ну да. Впрочем, это женский гороскоп, наверное.

— А они бывают женские и мужские?..

И вот тут он взял и поцеловал ее.

Из-за Одри Хепберн.

Из-за того, что вокруг были сумерки и сосны стояли, притаившись. Из-за всего того, что они сегодня пережили.

Целоваться не следовало бы, кроме того, Клавдия могла выйти в любой момент, и бабушка была где-то поблизости… и вообще этот поцелуй не имел никакого отношения к жизни!..

Вернее, не мог иметь.

Они вдруг отстранились друг от друга, и Анфиса даже сделала шаг назад, на всякий случай.

— Как твой подопечный?

— Какой?..

— Ну, этот с автобазы.

— А… все нормально. Он в некотором расстройстве чувств.

— Ну, это все понятно.

— А ты? Как все было в кафе?

— Нормально, — сказал Юра Латышев. — Этот Валентин Певцов — слизняк и дурак. По-моему, он своих боится гораздо больше, чем… наших.

Анфиса посмотрела на него и поддала носком сапожка шишку. Шишка подскочила и мягко стукнулась в ствол сосны.

— Ваши… это из милиции?

— Да.

— Юра, ты никогда и ничего про себя не рассказываешь. Почему?

— А зачем?

— Что… зачем?

— Зачем мне рассказывать? Да никто особенно и не спрашивает!

Анфиса помолчала.

— Ну бабушка-та знает наверняка, да?

Он улыбнулся.

— Знает, да?

— Знает.

— Юра, — попросила Анфиса, — ты должен немедленно, прямо сейчас, рассказать мне историю своей жизни.

На этот раз он засмеялся.

— Да в ней нет ничего романтического. Правда, клянусь тебе! Меня не бросала жена, у меня не убивали напарника и в службе я не разочаровывался!

— А как тогда ты к нам попал?!

Он посмотрел на нее.

— Ты точно хочешь знать?

— Да! Ну, не кокетничай уже, расскажи!

Он вздохнул.

— У меня редкая болезнь легких, — сказал он тихо и неохотно. — Жить могу только в лесу и только в сосновом. Все. Конец истории.

Анфиса смотрела на него во все глаза;

— Ну что ты смотришь? — спросил он сердито. — Не надо на меня смотреть! Я не инвалид, слава богу, но служить не могу. И вообще гожусь только… в лесники. А ты что хотела? Полицейского в исполнении Мела Гибсона?

Пожалуй, чего-то в этом роде она и хотела. Ну, уж точно, не… редкую болезнь легких!..

— Генерал Калитин, спасибо ему, определил меня на работу к твоей бабушке. А то пришлось бы в тайгу уезжать. А тут у нас тайга под боком, своя… собственная. — И он повел рукой окрест, и Анфиса вдруг подумала, что он врет.

Врет, и все тут. Никаких объяснений или подтверждений этому не было, но она знала — врет.

Впрочем, расспрашивать дальше не имело смысла.

Он все равно ничего не скажет.

Она помолчала и спросила «про другое»:

— А про Петра Маршновича и портрет узнал что-нибудь?

— Твоя бабушка все узнала.

— Как?!

— Очень просто. Она же у нас тоже… великая сыщица. — Он улыбнулся. — Она все правильно решила. Портрет вытащила из рамы, и там оказалось письмо.

— Что?!

— Письмо. От его матери. Она перед смертью призналась сыну, что его отец — немецкий офицер. В войну она жила на оккупированной территории и у нее был роман с фашистским офицером. Мы так поняли, что тип на портрете — отец… нашего соседа. От него у матери остались награбленная церковная утварь, несколько икон и монеты. Она их спрятала в стене, в подвале. Вместе с письмом мать передала соседу портрет отца.

— То есть ты хочешь сказать, что… в подземном ходе… клад?!

— Ну да. Или когда-то был спрятан. Какой-то человек, которому Петр Мартынович про это рассказал, решил его… получить. Он бродил по саду, изучал подступы — помнишь, ты видела привидение? Или тебе казалось, что там кто-то бродит? Помнишь?

— Ну да, — согласилась Анфиса. — Помню.

— Он решил, что напугает Петра Мартыновича, и тот в город уедет или помрет, что одно и то же, и он сможет поискать клад. На свободе, так сказать. А сосед его… застал. Он был уверен, что тот так напуган, что шагу ступить не сможет, особенно ночью, а тот все же не дурак был. Как только сосед понял, что это никакое не привидение, он сразу перестал… бояться. Ночью тот забрался к нему в подвал, между прочим, через наш потреб. Сосед услышал шум, открыл крышку, взял свечу, стал светить, и даже спустился в свой подпол, потому что он не боялся того, кого там увидел! Это был кто-то свой, я же тебе говорил. Кто-то из его родных, может быть.

— Племянников?

— Или внуков. Мы же ничего не знаем про внуков. Ну вот. Он туда спустился, и тот его задушил. Сначала усыпил, тряпку с хлороформом помнишь? А потом отнес в постель и задушил подушкой.

— А тряпка у него откуда взялась?