Закон совести. Повесть о Николае Шелгунове

Приехали. Со скрежетом отворились железные ворота, карета вкатилась в полутемную подворотню, остановилась. Шелгунова высадили из кареты, и он увидел еще одни железные ворота - при выезде из подворотни во двор. А вот ступеньки и дверь направо - ему сюда.

В начале широкого и длинного коридора их встретили тюремные надзиратели. На их форменных сюртуках, на петлицах, можно было разглядеть тюремную эмблему - два ключа крест-накрест. Новоприбывшего арестанта здесь основательно обыскали, отобрали деньги и золотые запонки, записали, что отобрано. Вытряхнули из коробок все папиросы, пересмотрели.

Затем его повели наверх по гулким железным лестницам и галереям, обнесенным железной сеткой. Поднимаясь, он отсчитывал этажи. Его привели на самый верхний этаж, шестой. И заперли в одиночную камеру № 279.

Когда за ним защелкнулась дверь, он осмотрелся. Увидел высоко, под потолком, окошко с чугунной решеткой, железную застеленную койку, железный столик и железное сиденье. И койка, и столик, и сиденье оказались откидными, привинченными к стене. Над столиком - газовый рожок. И вот, можно сказать, последнее достижение цивилизации - водопровод и канализация проведены прямо в камеру. Этого, кажется, еще не встретишь ни в одной российской тюрьме.

Обернулся - на двери вместо окошка, занавешенного снаружи, как это было в Алексеевском равелине, - «глазок» для наблюдения за арестантом.

Шагами измерил пространство камеры: шесть шагов в длину, три - в ширину.

Отворилась дверь, и надзиратель предложил пойти на прогулку во двор. Сказал, что прогулки политических предусмотрены в утренние часы, до полудня.

По лестницам и переходам, сопровождаемый надзирателем, Шелгуноп спустился вниз. Мысленно уже представлял себе, что может на прогулке встретить знакомых, Кривенко или Станюковича. Но никого не встретил. Во дворе перед ним отворили железную калитку в высокой стенке из толстых железных прутьев, и он очутился один в загородке, подобно зверю в зоологическом саду. Осмотревшись, понял, что эта загородка - сектор круга, в центре которого и над ним - наблюдательная вышка. На вышке торчал часовой, он присматривал за арестантами, что топтались в загородках. Дощатые стенки между секторами - плотно сбитые, выше человеческого роста - не позволяли арестантам видеть друг друга. Каждый мог видеть отсюда только небо, вышку с часовым да стены тюремного двора.

Когда его привезли на второй допрос в жандармское управление, подполковник Жолкевич положил локти на стол и принялся допытываться: знал ли Шелгунов петербургский адрес Тихомирова?

- Я не знал его адреса, - ответил Шелгунов.

Он действительно никогда не знал, где именно в Петербурге проживал нелегальный Тихомиров

- Быть не может, чтобы вы не знали.

- Нет, не знал, да и знать было незачем.

- Ну, полноте, может ли быть, чтобы в редакции не знали адрес сотрудника? Я очень хорошо знаю редакционные порядки: бывает нужно поговорить или послать книжку... Адрес должен быть известен.

- И все-таки мы не знали его адреса, - повторил Шелгунов.- Статьи приносил он сам, книжки журнала и деньги получал в конторе. Если есть его адрес, он должен быть в книге адресов.

Он прекрасно знал, что адреса Кольцова-Тихомирова в редакционной книге адресов нет. Безусловно, Жолкевич знал тоже. Он уже небось изучил эту книгу, конфискованную в редакции, вдоль и поперек.

- Не поверю, чтобы вам не был известен его адрес, - твердил Жолкевич.

Но не добился ничего. Тогда он начал спрашивать о Кравчинском. Шелгунов не мог не знать, утверждал Жолкевич, что за подписью Штейна свои переводы в редакцию «Дела» присылал из-за границы Кравчинский, убийца генерала Мезенцова. Под разными псевдонимами постоянно печатались в «Деле» и другие эмигранты. Ведь так?

Шелгунов ответил, что никогда не занимался выяснением, кто скрывается под псевдонимами. Печататься под собственной фамилией или под псевдонимом - это личное дело автора и его право. Для редактора главное - литературный уровень предлагаемого текста и его содержание. И несущественно, кто именно ту или иную статью написал. Тем более несущественно, кто именно предлагает журналу свой перевод сочинения иностранного автора. От Главного управления по делам печати никаких указаний, кого именно печатать нельзя, редакция «Дела» не получала.

Жолкевич как следователь явно не справлялся с задачей, поставленной перед ним. И на следующих допросах появился - в качестве тяжелой артиллерии, должно быть, - товарищ прокурора Котляревский.

Он несколько иначе повел допрос. Он стал допытываться, знал ли Шелгунов, что Тихомиров скрывается под вымышленными именами от полиции. Он говорил:

- Вы знали, что Тихомиров именовал себя сначала Кольцовым, затем Михайловым, и не могли не видеть в этом желания скрыть свое имя. Вы должны были понимать, что если человек представляется вам под разными именами, то сама перемена фамилии обнаруживает его нелегальность. Зная, что Кольцов - это Тихомиров, вы, конечно, знали, в чем его вина перед правительством.