Женщина выдавила улыбку и покосилась на мужа. Два полковника? Но Гукин уже убрал руку с ее талии и принялся помогать тем двоим сойти с повозки. Мэри заметила, как уважительно держится он с ними. Ступив на землю после долгих недель в море, оба покачнулись и со смехом помогли друг другу устоять на ногах. Дети удивленно уставились на них.
– Давайте вознесем хвалу Господу за наше благополучное прибытие, – заявил полковник Гофф, младший из двоих.
Под бородой его скрывалось приятное, умное лицо, имеющее благочестивое выражение, голос звучал мелодично. Он поднял руки с раскрытыми ладонями и возвел глаза к небесам. Семейство Гукинов оторвало от него завороженные взгляды и опустило головы.
– Мы помним сто шестой псалом: «Да славят Господа за милость Его и за чудные дела Его для сынов человеческих! Отправляющиеся на кораблях в море, производящие дела на больших водах, видят дела Господа и чудеса Его в пучине». Аминь.
– Аминь.
– И кто это у нас тут? – произнес полковник Уолли. Он подошел к выстроившимся в ряд детям и спросил их имена. Потом стал указывать на каждого по очереди. – Мэри. Элизабет. Дэниел. Сэм. Натаниэль. Отлично. Меня зовут Нед, а это Уилл.
– Нед, а вы знали лорда-прозектора? – спросил Натаниэль.
– Знал, очень близко.
– Он ведь умер, да?
– Молчи! – цыкнула миссис Гукин.
– Да, Натаниэль, умер, – ответил Нед горестно. – И это очень жаль.
Повисла тишина.
Мистер Гукин хлопнул в ладоши:
– Ну-ка, ребята, давайте поможем полковникам перенести их вещи.
До этого мгновения Мэри Гукин тешила себя надеждой, что муж всего лишь предложил подвезти этих двоих. Теперь, видя, как он сгружает их багаж с повозки и передает сыновьям, она испытала досаду. Не о таком возвращении супруга домой она мечтала – теперь ей предстоит кормить и размещать двух старших офицеров английской армии.
– И где мы их поселим, Дэниел? – говорила она тихо, чтобы гости не услышали, и не смотрела на мужа – так легче было не вспылить.
– Мальчики уступят им свои кровати, а сами поспят внизу.
– Сколько они у нас проживут?
– Сколько понадобится.
– И как это долго: день, месяц, год?
– Не могу сказать.
– Почему у нас? Разве в Бостоне не сдаются комнаты? У полковников нет денег, чтобы заплатить за койки?
– Губернатор полагает, что в Кембридже им будет безопаснее, чем в Бостоне.
Безопаснее…
– Ты разговаривал насчет их размещения с губернатором?
– Мы провели у него полдня. Он угостил нас обедом.
Вот почему путь из Бостона занял у него столько времени. Она смотрела, как мальчики с трудом тащат тяжелые сумки, а два полковника идут за ними к дому, переговариваясь с девушками. К чувству разочарования и досады прибавилось еще одно, более острое – страх.
– А почему… – начала она робко, – почему губернатор считает Кембридж местом более безопасным, нежели Бостон?
– Потому что в Бостоне полно негодяев и роялистов, тогда как здесь они окажутся среди людей божьих.
– В таком случае это не гости из Англии, а скорее… беглецы? – Ответа она не получила. – От чего они бегут?
Гукин помолчал и заговорил только тогда, когда полковники вошли в дом.
– Они убили короля, – тихо сказал он.
Глава 2
В Англии было почти девять вечера, солнце как раз садилось. Изабелла Хэкер в простом квакерском платье, ставшем из синего коричневым из-за пыли, осевшей на него за два дня пути, въезжала в родную деревушку Статерн, что в Лестершире.
Буквально по пятам за ней ехал еще один человек. Его постоянное присутствие выводило ее из себя. Как и его молчание. Он следовал за ней всю дорогу на север от Лондона. Но даже когда они останавливались на ночлег, едва обменивался с нею парой слов. Изабелла Хэкер знала, что в кармане у него лежит предписание, выданное за три дня до того Палатой лордов. Он показал его ей, когда объявился на пороге ее дома в Лондоне.
«Сим повелевается, что полковник Хэкер без промедления обязан отослать супругу свою в деревню для разыскания вышеупомянутого приговора; а состоящему при сей Палате джентльмену Ашеру отрядить с ней человека для исполнения предписанной надобности».
– Я этот человек, – сообщил он.
Миссис Хэкер без препирательств согласилась ехать с ним в деревню. Она готова была на все, лишь бы помочь мужу, который сидел в это время в Тауэре по подозрению в государственной измене. Карой за это преступление была смерть, почти невообразимо и бесконечно ужасная: повесить до потери сознания, обрезать веревку, привести в чувство, кастрировать, выпотрошить – внутренности извлечь и сжечь на глазах у живой жертвы, – затем обезглавить, а тело разрубить на четыре части для публичного обозрения. Вообразить такое было невозможно, но она не могла перестать мучить себя, представляя все это. Хуже всего было то, что он уйдет из этого мира в муках, а ей не позволят даже упокоить с миром его тело.