Законы границы

Этот случай — последнее, что мне стало известно о Тере. После похорон Сарко она испарилась — в буквальном смысле слова. По окончании погребения я дожидался ее у ворот, в компании с Жорди, Кортесом и Губау, но вскоре мы узнали, что она покинула кладбище через другой выход вместе с родственниками Сарко. Я позвонил Тере на мобильный, но он был выключен. Только тогда я начал понимать, что на самом деле происходило. А происходило то, что Тере избегала меня с того момента, когда я сообщил ей о смерти Сарко. Кортес и Губау предложили мне пойти пропустить по стаканчику. Я согласился, и Жорди тоже изъявил желание присоединиться к нам, однако в результате мы пропустили не по стаканчику, а гораздо больше, и все это время я набирал номер Тере, но безуспешно.

В общем, к вечеру я изрядно набрался. Как я ни старался, мне не удавалось понять причину исчезновения Тере. Я не только не понимал, но и отказывался принимать это: звонил ей с утра до вечера и постоянно ждал ее звонка. Несколько раз я ездил к ней домой и много часов просидел на лестнице. Мне даже пришло в голову попытаться найти Тере через родственников Сарко, с которыми она знакомила меня на церемонии прощания, но я не знал, как это осуществить, и после нескольких неудачных попыток разыскать кого-нибудь из этих людей отказался от затеи. В конце концов, когда прошла неделя с момента исчезновения Тере, я решил обойти, квартира за квартирой, всех соседей и порасспрашивать о ней. Мне удалось поговорить далеко не со всеми: кто-то отсутствовал, большинство жильцов были арабы, и некоторые вообще не понимали по-испански. Но благодаря этому расследованию я узнал, что Тере не возвращалась домой со дня похорон, однако она никуда не съехала, так что в любой момент могла объявиться. На следующий день я отправился в библиотеку к Жорди и получил подтверждение сделанному мной выводу: он сказал, что не знает, где Тере, и она без каких-либо объяснений перестала появляться на работе в муниципалитете. В тот день мы с ним отправились выпить пива в баре возле библиотеки и сидели там до самого закрытия, разговаривая о Тере. Поскольку мне сразу стало ясно, что Жорди по-прежнему был влюблен в нее, не хватило духу открыть ему правду, рассказать о нашем недавнем медовом месяце у нее на квартире. Когда мы прощались, Жорди не выдержал и расплакался у меня на плече.

В последовавшие за этим недели я с головой ушел в дела своей конторы. Меня пугала перспектива вновь впасть в депрессию — еще более мрачную и глубокую, чем прежняя, или даже вообще не дающую шансов на возвращение, поэтому я изо всех сил старался бороться с ней, целиком отдавшись работе. Мои компаньоны Кортес и Губау оказывали мне большую поддержку. У них было достаточно ума, чтобы обращаться со мной как с больным или выздоравливающим, и достаточно такта, чтобы я не заметил, что они обращались со мной подобным образом. Они без возражений приняли мою патологическую активность, мои исчезновения без объяснений, промахи на работе и неожиданные причуды — вроде нежелания посещать клиентов в тюрьме, поскольку я возвращался оттуда в подавленном состоянии. В выходные дни Кортес и Губау по очереди брали на себя заботу обо мне, стараясь развлечь меня. Звали посидеть в баре, вытаскивали в кино, в театр или на футбол, приглашали на ужин или знакомили со своими незамужними подругами. Помогло и то, что я сумел скрыть все происходившее от дочери: мне не удалось этого сделать в мой прошлый депрессивный период, случившийся после исчезновения Тере, что усугубило страдания. Кроме того, мне помогло посещение психоаналитика, к которому меня буквально затащил Губау. Психоанализ оказал на меня благотворное воздействие по трем причинам. Во-первых, позволил мне сформулировать то, что произошло у меня в шестнадцать лет с Батистой. Только тогда, например, я осознал, что несколько месяцев он являлся для меня воплощением абсолютного зла. Во-вторых, хотя психоанализ не помог мне полностью пережить историю с Тере, однако позволил мне принять многое и продолжать жить со всем этим, держа оборону от враждебных призраков, посещавших меня в виде горьких догадок, чувства вины, угрызений совести и тяжелых воспоминаний — реальных и вымышленных, служивших благодатной почвой для мук, терзавших меня изо дня в день.

— И каков же третий пункт? Чем еще вам помог психоанализ?