Законы отцов наших

Постояв на крыльце, Сет опять спускается по ступенькам, движимый внезапным импульсом совершить обход своих владений. На клумбе, расположенной на южной стороне у маленьких подвальных окон, начинают всходить нарциссы. Эта клумба в детстве напоминала ему его собственный рот с редкими зубами. Март на Среднем Западе — время волшебных превращений. На расстоянии деревья кажутся совершенно голыми, но вблизи видно, что ветки уже покрылись набухшими почками. Если теплая погода простоит еще денек-другой, эти почки взорвутся зеленью, и воздух наполнится свежестью.

Зайдя за угол, Сет видит Люси, которая сидит на верхней ступеньке обшарпанного заднего крыльца, поддернув юбку повыше и задрав голову с закрытыми глазами к небу. Она похожа на юную девушку, которая ждет поцелуя.

— Жительница Сиэтла, онемевшая при виде солнца, — беззлобно острит Сет.

Открыв глаза, она безмолвно улыбается и поднимает правую руку, в которой зажата сигарета. После гибели Исаака она усвоила эту дурную привычку, однако покуривала тайком от Сета. Он ничего не подозревал, пока у Люси не появились одышка и хрипы. Это стало бросаться в глаза, когда они возвращались домой после вечерних пробежек. Пойманная с поличным, Люси конфузится и тщательно тушит сигарету каблуком. Затем поднимает бычок и прячет в ладонь, чтобы потом выкинуть куда-нибудь. Сет тоже садится на крыльцо, но ступенькой ниже. Они говорят о том, какой чудесный выдался нынче денек и что чистое голубое небо обещает неплохую погоду на завтра.

— Я так и не сказала тебе, Сет, каким замечательным и проникновенным было твое надгробное слово. Ты говорил от души.

— Да. Слова. Фундаментальное средство общения между людьми. Они незаменимы. А что затем? Меня волновала реакция Сары. Я боялся, как бы она не подумала, что я совершаю профанацию, оскорбляя ее священную память о деде.

— Сара уже разбирается в таких вещах.

— В такой же степени, как и я.

— Тебя действительно устраивают ее планы? — спрашивает Люси.

— Меня нисколько не удивит, если она их изменит.

Вчера вечером Сара, которая часто говорила о намерении поступать в аспирантуру и даже грезила о сане раввина, сказала им, что вместе со своим другом Филом записалась в Американский корпус для участия в программе подготовки учителей для школ в негритянских гетто. После обучения они либо останутся здесь, либо их направят в какой-нибудь другой город на Среднем Западе.

— По-моему, это здорово. Я горжусь ею. Тем, что она именно такой человек. Я никогда не ожидал, что она станет журналисткой.

— Но тебе ведь хотелось, чтобы она стала профессором, преподавала в университете. Одно время ты носился с этой идеей.

— Я всегда любил интеллектуалов. Они казались мне такими далекими, не от мира сего.

Он вспоминает о Сонни, какой она была двадцать пять лет назад, и о том, как он попал в тенета философии, в которой почти ничего не смыслил.

— Твой отец был профессором, — говорит Люси.

Да, вот такая она, Люси. Всегда умеет ударить по больному месту. И как только он не замечал этого раньше? Сет встает, намереваясь продолжить осмотр заднего двора. Он предлагает Люси руку, и она принимает ее для совместной неторопливой прогулки. Этого у них не отнять. Они нравятся друг другу. И даже несмотря на то, что их жизнь в течение последних двух лет была невыносимой, Люси остается для Сета самым милым человеческим существом из всех известных ему.

Когда Сара училась в школе, Сет не переставал удивляться и восхищаться Люси. Она просматривала все тетради, не отставала от дочери, не выяснив досконально, что конкретно делали на уроке и какие вопросы задавал учитель. Она знала наизусть обеденное меню, имена всех друзей и какое влияние родители оказывают на дочь, даже если нога этого ребенка никогда не ступала в их дом. Она помнила каждую ноту для трубы или балетное па. В шесть часов утра Люси была уже на ногах и принималась гладить и штопать одежду для всей семьи. Она всегда знала, что Сара и Исаак захотят надеть сегодня, вплоть до трусиков и маек. Жизни ее детей стали ее жизнью: все трое сплелись в неразрывную ткань. Люси настолько понимала их, переживала, ставя себя на их место, что другие женщины часто робели перед ней, чувствуя ее неоспоримое превосходство как матери.