Законы прикладной эвтаназии

– Ну, Карла сегодня нет, а остальные поехали за препаратами!

Значит, Майя, Певзнер и Ник. Майя и двое мужчин, молодых и неженатых. Гречкин чувствует укол ревности.

– Так я пойду…

– Да подожди! Да они вернутся!

От восторгов и обсуждения футбольных перипетий Гречкина спасает голос Марка Певзнера, раздающийся из передней комнаты.

– Вернулись!

Джонни идёт встречать, Гречкин садится на стул и ждёт.

Первым в комнате появляется Ник. Невысокий, полный, конопатый, но очень приятный в общении. У него красивый голос, певучий, плавный.

– Ба, знакомые все лица, – приветствует Ник Гречкина.

– Здорово.

– Ты каким ветром?

– Работаю у вас отныне.

– Ничего себе. Ты же лифтёр!

Гречкина всегда немного оскорблял термин «лифтёр» по отношению к нему, дипломированному специалисту.

– Не совсем, – твёрдо говорит он.

– Ну да, да, ты много круче. У нас-то почему?

– Попал под горячую руку начальства, перевели.

– Из лифтёров в анабиозники?

Гречкин делает мрачное лицо.

– Без комментариев.

В комнате появляется Майя, сразу за ней – Марк, последним заходит Джонни.

– Гречкин, ты снова тут! – констатирует Марк.

Майя лукаво улыбается. Джонни просто сияет.

– Я тут надолго, – Гречкин ухмыляется.

– Его сюда перевели, – говорит Ник.

– Да что вы говорите. У нас и так перенасыщение специалистами непонятного профиля!

Майя хихикает. Краем глаза Гречкин отмечает, что на ней обтягивающий чёрный гольф. Чёрт, какая грудь. Укол ревности, снова укол ревности.

– Придётся меня терпеть, – говорит он вслух.

Джонни несёт в руках большой белый ящик, ставит его на стол.

– Так, – Певзнер садится. – Тусоваться тут – одно, а работать – другое. Что ты реально умеешь делать?

– Я умею работать с любой электроникой, которая попадёт мне в руки.

– Уже что-то, – констатирует Ник.

– Ладно, – задумчиво говорит Певзнер. – Сейчас ты не очень тут нужен. Разве что отвлекать будешь. Давай ты часа через два появишься в моём кабинете, и мы подумаем, где найти применение твоим способностям. Кстати, приказ мне ещё не приходил.

Раздаётся едва слышный писк.

– Пришёл, – Певзнер прищуривает глаз. Информация подаётся прямо на сетчатку. – Да ещё и с рекомендацией от Бакланова, личной. Похоже, ты его тест прошёл.

– Он всех через него прогоняет?

– Насколько я знаю, тестов несколько. Прошёл ты или не прошёл – неважно. Он всё подписывает, добрый. Другой вопрос, с какой рекомендацией…

– И какая у меня?

– Нормально, подыщем тебе дело. Ладно, – он поворачивается к остальным. – Всем в третью комнату. Гречкин, подожди тут, пожалуйста.

Все уходят – быстро, слаженно, без слов. Только Джонни подмигивает Гречкину напоследок.

Гречкин стоит посредине лаборатории и чувствует себя глупо. Только что вокруг него был коллектив, и вот он уже чужой, никому не нужный.

Он подходит к ящику, оставленному Джонни на столе. Обычная коробка с электронным замком.

– Открыть, – говорит Гречкин.

Коробка не заперта. Внутри – пластиковые копии чертежей.

Такие копии делаются только для стационарных архивов, никто не использует их в лабораториях. Гречкин протягивает руку к коробке, и тут из коридора появляется Майя. Она улыбается. Он готов полмира отдать за эту улыбку.

– Лаборант? – насмешливо говорит она.

– Ну да.

– А в Париж?

– В четыре, – улыбается Гречкин, – как договорились. Стартуем отсюда, думаю, нет смысла встречаться на площади.

Ему хочется поцеловать её прямо сейчас, но он понимает, что Майя не позволит.

– А поехали сейчас, – говорит она.

Гречкин вспоминает: через пару часов нужно зайти к Певзнеру. Майя играет с ним. Подвести нового шефа в первый же день работы? Отказать женщине?

– Поехали.

Она выходит первой. Гречкин тихо говорит коробке с чертежами:

– Закрыть.

Кажется, Майя не заметила его самоуправства.

9

Париж почти не изменился за последние пять веков. В центре города по-прежнему возвышается изящная ажурная конструкция Эйфелевой башни. Сложно сказать, сколько в ней осталось от оригинального сооружения Густава Эйфеля. По крайней мере, выглядит так же.

Париж, в отличие от Москвы и Нью-Йорка, долгие годы сопротивлялся переменам. Елисейские поля по-прежнему мощёные. Мостовая, естественно, перекладывается раз в полвека. Но выглядит так, как и сотни лет тому назад.

Здесь есть здания из стекла и бетона. Знаменитый некогда Дефанс давно снесли, оставив только Арку Дефанса как архитектурный памятник. Зато окрестности города обросли трёхсотэтажными небоскрёбами – жилыми и офисными. Весь хай-тек теперь – в Верхнем Париже, на орбите. Кроме того, у Франции серьёзная застройка на Луне и на Марсе.

Между Москвой и Парижем – сорок минут на авиаглиссере. Гречкин и Майя выходят из здания аэровокзала и смотрят по сторонам. Раньше тут был железнодорожный вокзал Монпарнас, и старинное здание сохранилось, но никаких путей не существует уже более трёх веков.

– Куда идём? – весело спрашивает Майя.

– Ты тут бывала?

– Конечно.

– Тогда на кладбище.

Неожиданное решение всегда может быть самым лучшим. Так, по крайней мере, думает Гречкин.

– Монпарнас, Пер-Лашез, Баньё?

– А ты подкованная.

– А то как же!

– Везде бывала.

Она смеётся.

– Вообще-то нигде.

– Тогда идём целовать могилу Оскара Уайльда.