Закрытие темы

– Решили вёдрами черпать, три ведра у нас было, стали мы черпать, стали в ряд, это родственники её, Степаныч, Мокрушины двое, Женька, ну я, человек нас так пятнадцать, черпаем. Вот, черпаем – передаём… Вот. Глядим, появилась. Края. Черпаем из неё, из могилы… Сотен… не знаю… пять перечерпали, плохо убывает, вычерпаешь вед ро, а она опять, вычерпаешь, она опять… ну, мы быстрей, быстрей, вычерпали, как могли, пока могильщики туда-сюда, ремни на плечи… пока разворачивались, пока что, ну, полная опять… мать честная, что делать… и лёд плавает, не постоишь, ледяная, снег этот… Они и говорят: вот что, братцы, родственники пусть отойдут и не смотрят, пусть отвернутся лучше, а мы, говорят, сами, как сможем… Про деньги… какой разговор… с этим ладно, молчу, ребята всё равно хорошие, а мне куда отворачиваться?… Это женщинам… Берут они и в воду его опускают, гроб-то не тонет, плавает, они в комбинезонах, стужа такая, другие бы и не полезли. Нет, правда, хорошие… прыг на него, на гроб-то, он туда, под воду, они по сих вот… стоят на нём… вот так… утопили, вот так… и землю, глину эту под себя… лопатами… Я думаю, Лара, всё, прощай, Лара, и не скажешь, земля тебе пухом, прости, Лара, прости… всё лучше, чем жечь… сама хотела… Машут лопатами, под себя глину сбрасывают, и всё больше сами-то из ямы… наверх… Мы ж с ней двадцать лет вместе прожили… двадцать два… Мы ж на хлебозаводе вместе ещё… я на погрузке, она на укладке… как я бил её, когда выпью… ты что… на Первое мая, помню… ох… первая-то от меня, та ушла когда?… в шестьдесят четвёртом, я ж зверь… Падла… Зарыли… Затопили, а не зарыли, затопили жижей Лару мою… всё… стоим, смотрим… шапки поснимали, смотрим, стоим, все мокрые… и могильщики рядом стоят… Как перенёс, как пережил?… Слушай. Стоим, глядим, вдруг он всплывает, гроб, он всплывает в секунду… с Ларочкой моей, вот так, переворачивается, вот так, и торчком, торчком стоит, вот так! – он согнул руку в локте, показал, как стоял гроб.

«Автобус», – открыл рот сказать Борис Васильевич, но мурашки побежали по спине, когда увидел глаза мужичка.

А тот говорит:

– Вот так.

Встал и пошёл к автобусу.

Борис Васильевич: «Ну а мы-то что? О чём она думает? Уедет!»

Вскакивает он со скамейки, выбегает он на середину площади – рюкзачок через плечо, хомут под мышкой. Где ты, Елизавета Петровна?

Борис Васильевич наискосок, наискосок – к магазину продовольственному – за ним улица. Опоздаем – где ночевать будем? Смотрит: нет Елизаветы Петровны на улице, бугор потому что – вдаль не посмотришь.

Тут ветерок подул. Солнце тучкой прикрылось, будто кто над землёй рукой провёл, тень пробежала.

– Ну, – сказал Борис Васильевич.

1992

Поездка в Америку

Впору схватиться за голову: даже на калининградский поезд билеты будут лишь по прибытии. Народ подле касс волновался, знал, что такое «лишь по прибытии». На вильнюсский – по прибытии – дали только один. На берлинский – на прибывающий – вообще не надеялись.

Елена Глебовна похоронила мужа.

– Вот и стой тут, и стой тут, – бормотала проходившая мимо цыганка; в соответствии с вечным образом, на руках у неё был младенец, а другое дитя, повзрослее, держалось за разноцветную юбку.

Подошёл молодой человек и мягким, с польским акцентом голосом обратился с вопросом к очереди, что она знает о работе буфета. На вокзале говорили по-русски.

То, что блаженный заплачет, этого никто не ожидал. Он стоял перед Еленой Глебовной в очереди к дежурному по вокзалу. На нём была жёлтая фуфайка. Одной рукой он прижимал шапку к груди, другой – чтобы не оттеснили, цеплялся за край окошечка и просовывал туда, в окошечко, свою клинообразную бороду, будто ею тоже хотел за что-нибудь там, за окошечком, зацепиться. Дежурная по вокзалу не понимала, что блаженному надо. А ему надо было, чтобы дежурная расписалась в уголке на билете. «Зачем?» – «К мамке еду… в Остров… Мамка в Острове ждёт… Распишись, милая…» – «Зачем?» – не понимала дежурная. «Проводник не пропустит…» – «Это как не пропустит? Билет есть, значит пропустит. Покажете билет и поедете». – «Распишись… Мамка в Острове ждёт…» – «Да я что, сумасшедшая?» Она попыталась вернуть билет, выпихнуть его за окошечко, но тот бородой своей воспрепятствовал. Очередь зафыркала на юродивого, чтобы он уходил, не задерживал. Тогда-то он и заплакал. «Ненормальный какой», – рассердилась дежурная. Очередь и на неё зафыркала: жалко, что ли, пускай распишется, если человек просит. Расписалась. Тот обрадовался, стал благодарствовать. «Иди, иди!» – насилу выпроводили.

Елена Глебовна подала в окошечко телеграмму. Прочитала дежурная: «Алексей Михайлович умер похороны воскресенье Алиса».

– Ну и что?

Ничего. Елена Глебовна прочь отошла.

Сегодня вечером выпал снег. Пассажиры утаптывали его на перроне. Елена Глебовна шла вдоль поезда.