Мои родители думали, что я еще слишком мала, чтобы в одиночку ездить на трамвае, поэтому мама всегда провожала меня к преподавателю. Потом, на мое тринадцатилетие, поддавшись моим просьбам и в поощрение моих успехов, они подарили мне велосипед.
Однажды, когда я сыграла отрывок, над которым долго работала, к моему удивлению, лицо учителя исказила легкая гримаса:
— Великолепно, Лотта. Но знаете ли вы, что такое ритм вальса?
— Раз-два-три.
— Раз-два-три? Вы уверены, что именно так, раз-два-три, раз-два-три?
— Да, раз-два-три, раз-два-три.
— Послушайте как следует: здесь коротко между раз и два, потом пауза между два и три, потом снова пауза между три и раз, и опять сначала: раз-два… три… Раз-два… три…
Он уже собирался показать мне это на рояле, но вместо этого спросил:
— Вы когда-нибудь танцевали вальс?
— Нет…
— Mein Gott! Но как же можно играть, если вы еще не танцевали? Вам никогда не показывали?
И, не дожидаясь ответа, учитель выбрал пластинку и поставил ее на фонограф. Это был отрывок из «Сказок Венского леса» Иоганна Штрауса…
Распутывая нити, связывающие ее с отрочеством, Лотта на миг задержалась в своих воспоминаниях. «Geshichten aus dem Wiener Wald», — повторила она про себя.
— И мы принялись танцевать. Достаточно было одного тура, этой руки, просто лежащей на моей талии, чтобы я не только поняла, как размечать счет на три, но и ощутила, едва касаясь пола ногами, удовольствие от незабываемой легкости.
Когда мы вернулись к роялю, учитель попросил, чтобы я положила свои руки поверх его. Он сыграл вальс № 7 Шопена, отрывок, над которым я работала. И мне показалось, будто память моего тела вся оказалась здесь, на кончиках наших пальцев. И уже не надо было отсчитывать ритм.
Это был последний урок перед каникулами. Несколько дней спустя, 28 июня 1914 года, был убит эрцгерцог Франц-Фердинанд. Война началась в июле, и с тех пор я уже не возвращалась к моим музыкальным занятиям.
Потом была еще одна война, но я никогда прежде не рассказывала об этом воспоминании из моего отрочества. Возможно, чтобы защитить его. Зачем я говорю об этом сегодня? Не знаю. Думаю, потому, что завтра для Рафаэля и для всех вас разыграется нечто очень важное, жизненно важное. И еще потому, что эта история, в общем-то совершенно банальная, что-то во мне задела, объяснила что-то важное в человеческих отношениях. Прошло больше тридцати пяти лет, близких моих уже нет на свете. А тот навсегда утраченный миг остался в памяти. Почему? Потому что мне было всего четырнадцать?
Лотта замолчала.
Казалось, часть ее существа, нетронутая, надежно охраняемая, но хотевшая выговориться, ждала именно этого момента. Никто из присутствующих не осмелился спросить, что стало с ее учителем. Анук посмотрела на руки Лотты. На них уже появились неприметные коричневые пятнышки. Тогда она нежно положила свои руки поверх ее, подобно тому, как некогда сама Лотта положила ладони на руки того, кто научил ее танцевать вальс.
Нужна была разрядка, и Дени снова взял свое концертино. Он сыграл мелодию, которую никто еще не знал. Она называлась «Песня Маргарет», на слова Мак-Орлана:
Опять защемило сердце. Пора было наполнить бокалы.
— Сегодня возвращайтесь домой пораньше, — попросил Рафаэль актеров. — И не забудьте, завтра играем. И еще. Скажите себе, что, как бы все ни сложилось, мы всегда будем играть.
18
Городов, в которых гастролировала труппа, «Месье ожидал» совсем не видела. Точно так же, как при ее первом путешествии на автобусе, когда вместе с «Без вас» и «Не зная весны» она навсегда покинула ателье мсье Альбера, жакетка разве что различала звуки — шум поездов да названия вокзалов.
«Дядю Ваню» сыграли с большим успехом, и надежды Рафаэля сбылись: он смог поставить и «Чайку», и «Трех сестер». Так что, побыв Соней, «Месье ожидал» на протяжении многих театральных сезонов поочередно была Ириной, а потом Наташей. А затем, подобно тому, как это случается в мире готового платья, наступил мертвый сезон. Труппа распалась, и «Месье ожидал», почищенная и проглаженная, опять оказалась в корзинах Траонуеза.
Еще несколько раз ее выуживали оттуда, чтобы использовать в других спектаклях, на других гастролях, но всякий раз, все более потертая и затасканная, она возвращалась обратно.
Позже ее за смехотворную цену приобрела молодая фокусница Алиса, ученица Ченнинга Поллока.