Залог мира. Далёкий фронт

Однако в ту ночь Кривоносу не удалось довести своё повествование до конца. Они подходили к речке, когда Гончаров внезапно остановился, пристально вглядываясь в какую-то тень под мостом. Кривонос и сам заметил там что-то подозрительное. Резким движением сержант перекинул автомат с плеча на грудь, и, переходя на официальный тон, приказал:

— Товарищ Гончаров, сойдите вниз, разведайте мост. В случае необходимости, я прикрою вас сверху огнём.

Гончаров ответил «есть», тоже взял автомат наизготовку и исчез в темноте. Тень под мостом шевельнулась, и Кривонос различил на берегу человеческую фигуру. «Интересно, кому это пришло в голову ночью прятаться в таком месте? Не злоумышленник ли это, не диверсант ли?» — молниеносно промелькнуло в голове Кривоноса, но обдумать это он уже не успел.

Через минуту Гончаров вылезал на высокий берег, ведя впереди себя какого-то старика в обтрёпанном летнем плаще. Казалось, будто под этим плащом вообще нет тела, таким худым и измученным выглядел незнакомец.

Знание немецкого языка и у Кривоноса и у Гончарова было весьма относительным. Обучение, введённое полковником для всех работников комендатуры, правда, дало некоторые результаты, но отнюдь не такие, чтобы солдаты могли свободно изъясняться с местными жителями. И всё же Кривонос на каком-то удивительном жаргоне всегда ухитрялся договориться с любым немцем. Соколов, бывало, не мог удержаться от смеха, слушая, как сержант объясняется с горожанами. Но факт оставался фактом, — к удивлению капитана, немцы отлично понимали Кривоноса.

Сержант очень скоро убедился в том, что задержанный вовсе не собирался взорвать мост. Просто господин Болер, не имея другого пристанища в этом городе, решил переночевать на берегу. Но объяснения незнакомца всё же показались сержанту не очень вразумительными, и он решил отвести его к дежурному.

И без того бледное лицо господина Болера сейчас выражало крайнюю растерянность.

Потом он немного успокоился и всё твердил о каких-то книжках. Но так как сержант Кривонос именно эту часть объяснений никак не мог взять в толк, то господин Болер в конце концов замолчал и понуро брёл за сержантом, уже не ожидая для себя ничего хорошего.

Для лейтенанта Кротова, дежурившего в ту ночь, не существовало больших и малых дел. Все дела лейтенант считал серьёзными и важными. Ещё на войне он убедился в том, что упущенная мелочь иной раз может привести к крупным неудачам. И потому, когда удручённый сгорбившийся Болер в сопровождении Кривоноса и Гончарова появился в комендатуре, Кротов отнёсся к задержанному со всем вниманием.

— Болер, Болер… — лейтенант пристально разглядывал паспорт немца.

Эту фамилию ему определённо уже приходилось слышать. Кротов был уверен в этом. Он рылся в памяти, но так и не мог ничего припомнить.

— Я был когда-то писателем, писал книжки, — пояснил, наконец, Болер.

Так вот оно в чём дело! Никогда в жизни не сопоставил бы лейтенант Кротов фамилию известного писателя с этим измождённым человеком. Ведь Кротов читал его книги.

Открытие представлялось чрезвычайно интересным, и, несмотря на поздний час, лейтенант позвонил капитану Соколову. Тот явился немедленно и был крайне поражён, узнав, при каких обстоятельствах сержант Кривонос обнаружил в Дорнау знаменитого немецкого писателя Болера.

Один лишь Кривонос остался верен себе. Услышав, кого он задержал, сержант, покачав головой, заметил:

— Нашли место, где ночевать…

Произнеся эти слова, сержант напомнил о своём присутствии и, конечно, тем самым совершил большую ошибку: комендантский патруль тут же вынужден был снова отправиться в город. Это помешало Кривоносу узнать, как развивались дальнейшие события в комендатуре.

А капитан Соколов, убедившись в достоверности объяснений задержанного и в подлинности его паспорта, распорядился немедленно проводить господина Болера в гостиницу, предоставить ему номер, хорошенько накормить его, — а на завтра пригласил писателя в комендатуру для беседы.

Близорукие серые глаза Болера выражали предельное удивление. Он приготовился к самым большим неприятностям, а вместо этого — приветливые улыбки, искреннее уважение, неподдельная забота о нём. Чем объяснить всё это?

В последние годы Болеру жилось очень тяжело. Он был уже стар, стремился к покою и уединению. О чём он мечтал? Не торопясь работать над мемуарами, перелистывать любимые книги да бродить по саду, с улыбкой вспоминая свои юношеские увлечения и первые повести, увидевшие свет ещё в конце прошлого столетия. Он много думал о прошедших годах, о своих произведениях, о встреченных людях, и ему не в чём было упрекнуть себя. Но покоя не было…