Заложница поневоле

— Кто этот мужчина? Он такой странный и, — бросая взгляд мельком в сторону того самого Владимировича, который стоит в стороне и пьет какой-то напиток, при этом смотрит в упор на нас, — жуткий тип.

— Не волнуйся, он не маньяк, это наш зам, Владимир Владимирович. Ты его не видела, но я рассказывал тебе о нем.

Снова обратила внимание на мужчину. Наши взгляды встретились. Его губы тронула улыбка, но глаза оставались холодными. Поднял руку с бокалом, кивнул головой, шутливо поклонился, и после этого пригубил свой напиток. Мне не понравилось, как он смотрел на меня. Шестое чувство шептало, чтобы я была начеку с ним. Не подходила к нему. Не нравился мне этот тип, хоть и не знала о нем толком ничего.

Между мной и начальником повисла тишина. Мы оба замолчали, я слушала только музыку, хотя мыслями была далеко отсюда.

— После Нового года я уйду из компании, — проговорила на одном дыхании. Марк резко остановился, перестал вести меня в танце и впился глазами. — Надеюсь, после работы здесь, смогу найти хорошее место. Конечно, не секретарем, и зарплата будет другая, но у меня будет работа, — пытаюсь разбавить атмосферу между нами. Марк молчит, и просто смотрит на меня. Это настораживает.

— Надеюсь, это не из-за меня? — спросил холодным голосом.

— Нет, ты здесь ни при чем. Причины нет. Её просто нет, не ищи, — и чуть слышно добавила: — Пожалуйста!

Опустила голову, чтобы он не увидел, как на глазах навернулись слезы. Я еще не приняла окончательное решение, но чувствую, так будет правильно.

— Ульяна, посмотри на меня! — прозвучал стальной голос. И когда я отказалась подчиниться, Марк сам заставил поднять голову. Схватил за подбородок большим и указательным пальцами, сжал и рывком поднял лицо. Зажмурила глаза до черных пятен и отказалась смотреть на него. — Открой глаза, — сказал холодно. И от его тона я напряглась. В ушах стоял гул, а сердце в груди билось в два раза быстрее. — Открой глаза, девочка.

Его голос ласковый и столько мольбы в нем, что распахнула глаза и уставилась на мужчину. С ресниц сорвалась одинокая слеза и скатилась по щеке. Я не боялась, что могу испортить макияж или размазать тушь по щекам. Но и плакать не собиралась.

— Что случилось, пока ты была в родительском доме?

Смахнула слезы и выдавила улыбку. Марк все еще удерживал меня на месте и не давал отвести голову и взгляд.

— Ты о чем? Я не понимаю тебя. Что должно было случиться дома? Сестры не было, чтобы она могла настроить меня против тебя и…

Я не поняла, как проговорилась. Марк умело надавил на жалость, и я сама выдала всё, что он хотел знать.

Глаза Марка потемнели, а черты лица заострились. Он стиснул челюсти так, что желваки заходили, и если бы не гул в ушах, я точно услышала бы скрип его зубов.

— Сестра наговорила, значит.

— М-марк? — позвала мужчину, чтобы остудить его пыл. Музыка давно стихла, свет включили, а прожекторы убрали, народ рассеялся. И в середине зала стояли только мы. — Марк, на нас все смотрят. Пусти, пожалуйста.

Испуганно отвела глаза в сторону, сотрудники уже начали шептаться между собой, а Владимир Владимирович не спускал с нас взгляда. Леонида и Егора Артуровича не было видно на прежнем месте. Я уже пожалела, что начала эту тему здесь. Думала, среди сотрудников он не сможет надавить или держать силой, что смогу уйти легко. Но как я ошиблась.

Наконец, Марк отпустил меня, отступил назад, но не сводил тяжелого взгляда.

— Будет лучше, если я просто уйду.

Я развернулась, удерживая подол платья руками, двинулась в сторону выхода, не желая оставаться здесь ни на минуту. Но потерялась в этом большом отеле. Внутрь меня сопровождал Олег, поэтому я не запомнила дорогу, и вот сейчас не понимала, на каком этаже находилась. Бредя по коридору, оказалось у балкона. Здесь было тихо, а еще здесь меня не могли найти. Чтобы успокоить нервы, вытащила из клатча пачку сигарет и закурила. Обычно я не курю, только когда очень нервничаю или когда в стрессе. Никотин и запах сигарет всегда успокаивали меня сразу после того, как вдыхала дым. Но сейчас мне это не помогает. Вся мышцы напряжены, и меня не отпускает ни после первой затяжки, ни после второй. В носу щиплет, в горле стоит ком, и я прилагаю огромное усилие, чтобы проглотить его. Вкус табака во рту теперь не спасает, как раньше. Наоборот, меня воротит. Нехило так потряхивает. Хочется плакать.

Ну почему разговоры о сестре так печально заканчиваются? Марку настолько неприятна Снежана, что каждый раз его тормоза отказывают и не может сдержаться? Как он изменился в лице, стоило мне сказать слово «сестра»! И почему начала этот разговор сегодня? Нужно было просто явиться к нему с заявлением, но тогда точно не отпустил был. А сейчас отпустил? Вряд ли.