Залпы с берега

— Как вы знаете, товарищи, обстановка у нас на участке заметно улучшилась. Непосредственной угрозы с суши больше не существует. Поэтому комендант Ижорского сектора по-новому поставил боевую задачу перед нашим отдельным дивизионом. Мы обязаны подавлять артиллерийские батареи и прожекторы противника на северном берегу Финского залива. Это главное. Затем не допускать обстрела нашего побережья кораблями противника, поддерживать противодесантную оборону Ижорского укрепленного сектора, острова Котлин и Кронштадтских фортов. Быть готовыми к поддержке дозорных катеров, к противокатерной обороне Кронштадта и к огневому содействию войскам двадцать третьей армии на Карельском перешейке. И, наконец, силы гарнизона форта должны оборонять свой участок, не допуская диверсионных действий против наших объектов. Вопросы есть?

— Есть! Когда немцы у нас под боком были, они побережье с моря не обстреливали, десанты не высаживали. Сейчас они на это и вовсе не пойдут условия не те. Зачем же нам ставят задачу, которую не придется решать?

— А вы что, — возразил Коптев, — можете дать гарантию, что противник, терпя поражение на одном участке, не попытается проявить активность на другом? Вопрос считаю по меньшей мере неуместным. Я собрал вас не обсуждать приказ, а чтобы вы выслушали и решили, как лучше выполнить его.

Конечно, такая постановка вопроса была единственно правильной. Но понятно и то, что мы не могли всерьез ожидать появления неприятельских кораблей в Финском заливе или попыток нападения с суши на обороняемые нами объекты. Немцы были отброшены на запад к рубежу реки Наровы. Правда, Большой Тютерс и Гогланд еще находились в их руках. Но что, кроме потерь, дало бы им применение кораблей у наших берегов? Обсуждая между собой перспективы нашей дальнейшей боевой работы, мы сходились на том, что единственным реальным объектом для нас остается противник на Карельском перешейке.

Там, на перешейке, линия фронта проходила по реке Сестре. На переднем крае обороны противник имел три пехотные дивизии, а до шести дивизий держал в резерве, К востоку от мыса Инониеми у него по-прежнему находилось несколько артиллерийских батарей, способных помешать своим огнем движению наших кораблей от Кронштадта к выходу из залива. По сведениям разведки, все северное побережье было укреплено в противодесантном отношении. У южного входа в Бьёрке-зунд несли дозор группы сторожевых и торпедных катеров. Оттуда они не раз пытались выходить и на наши коммуникации. Не бездействовала и авиация врага. Она вела систематическую разведку, вылетала на перехват наших самолетов в горле Финского залива.

Словом, сектор обстрела нам сократили ровно наполовину — он теперь составлял 180 градусов, и мы готовились обрушить всю огневую мощь на батареи и укрепления Карельского перешейка. Наши орудия теперь постоянно смотрели на север.

С очищением восточной части залива ото льда началось оживленное движение наших кораблей. Неприятельские батареи не замедлили проявить активность. И тут же получили сокрушительный отпор со стороны артиллеристов Красной Горки.

Стреляли мы в ту пору часто. Разными способами.

И уже сам по себе этот факт помогал нам вести работу по поддержанию у людей хорошего боевого настроения, ощущения того, что ратный их труд не второстепенен, а существен и необходим.

С фронтов шли добрые вести. Большую радость вызвало сообщение о боях на подступах к Севастополю. Я писал, с каким горьким чувством восприняли мы в свое время оставление нашими войсками столицы Черноморского флота. А теперь приближался час ее освобождения. Для нас, моряков, это было чем-то большим, чем просто взятие крупного города. Не столько умом, сколько сердцем мы воспринимали это как новое свидетельство прочности и значимости побед, которыми ознаменовалась начало 1944 года.

В те дни батарейцы работали с особым воодушевлением. Помню, как в ночь на Первое мая заняли мы места по боевой тревоге. Из Кронштадта на запад выходил большой, конвой. Судя по всему, для противника это не было неожиданностью. Прильнув к визиру, я видел, как на северном берегу то в одном, то в другом месте вспыхивали прожекторы и водная поверхность в их лучах искрилась рыбьей чешуей. Но вот в районе Вахнола мелькнула красноватая вспышка залпа. Дальномерный пост сержанта Седова сразу же засек ее, и на батарею были переданы точные координаты цели. Я подал команды на установку прицела и целика.

А залив тем временем выстилался серыми клубящимися полосами — начали работать катера-дымзавесчики. Лезвия прожекторных лучей вязли в этих полосах, не в силах пробить их насквозь. Несмотря на всю привычность этой картины, нельзя было не заметить ее сказочной, феерической красоты. Но все связанное с эмоциям я и с красотой оставалось где-то в подсознании. Глаза искали то, что должно было вот-вот появиться. И они появились — высокие столбы белой, вспененной воды. Их, понятно, увидел не только я. Краснофлотцы Голиков и Паршенко, стоявшие за дальномером, моментально перевели увиденное в единицы количественных измерений. Голиков доложил: