Вообще же первоначальный ходъ дѣла о сватовствѣ всего лучше видѣнъ изъ письма завѣдывавшаго иностранными дѣлами графа Моркова, который, 17 апрѣля 1794 года, писалъ Румянцеву въ Стокгольмъ слѣдующее: «Что касается брака, то вотъ исторія этого дѣла отъ начала до настоящей минуты. О немъ идетъ рѣчь со времени посылки Клингспорра, пріѣзжавшаго сюда съ извѣщеніемъ о вступленіи на престолъ молодаго короля. Онъ закинулъ объ этомъ нѣсколько словъ. Графъ Стакельбергъ получилъ приказаніе разработывать эту мысль, онъ постарался возбудить къ тому желаніе въ молодомъ королѣ чрезъ окружающихъ его. Графъ Стакельбергъ писалъ, что онъ вполнѣ успѣлъ въ этомъ. Регентъ въ своихъ письмахъ говорилъ объ этомъ обиняками, но со времени прибытія графа Стакельберга дѣло приняло характеръ формальныхъ переговоровъ. Регентъ писалъ въ ясныхъ выраженіяхъ. Затѣмъ отъ регента получено было новое письмо, въ которомъ онъ говорилъ о своемъ желаніи, чтобы этотъ брачный проектъ сталъ поскорѣе гласнымъ для того, чтобы заставить молчать тѣхъ, которые стараются распускать слухъ, будто бы между обоими государствами готовится совершенный разрывъ. Регентъ смягчалъ императрицу приманкою этого брака. Дѣйствительно, она не видитъ въ немъ ничего столь привлекательнаго для своей внучки, чтобы могла пожертвовать для достиженія этой цѣли иными соображеніями, каковы возбуждаемыя иностранными дѣлами, стоящими теперь на очереди».
Чтобъ положить конецъ сватовству короля къ великой княжнѣ Александрѣ Павловнѣ, регентъ началъ устроивать его бракъ съ одной изъ принцесъ мекленбургскаго дома. Сватовство это кончилось заочнымъ обрученіемъ Густава съ принцессой, о чемъ и были извѣщены всѣ европейскіе дворы, а графу Шверину регентъ приказалъ отравиться въ Петербургъ, чтобъ сообщить императрицѣ о предстоящемъ бракѣ Густава IV. Недовольная этимъ императрица приказала выборгскому губернатору не пропускать далѣе графа Шверина и предложить ему возвратиться въ Стокгольмъ. Выраженіе неудовольствія государыни, если вѣрить изданной въ 1820 году въ Парижѣ книгѣ подъ заглавіемъ: «Les Cours du Nord», не ограничилось этою оскорбительною для регента мѣрою, такъ какъ она приказала разослать дипломатическую ноту, изумившую всю Европу. Въ этой нотѣ регентъ шведскаго королевства не только обвинялся въ сношеніяхъ съ убійцами французскаго короля Людовика XVI, но и въ томъ, что принималъ участіе въ убійствѣ своего брата, Густава III.
Если дѣйствительно была разослана такая нота, то обвиненіе, выставленное въ ней противъ регента, могло основываться на той молвѣ, будто бы ему обѣщали субсидію изъ Франціи отъ комитета общественной безопасности.
По поводу затрудненій со стороны регента къ заключенію предполагаемаго брака, Екатерина отъ 10-го апрѣля 1795 года, писала Гримму, что покойный король Густавъ III хотѣлъ женить своего наслѣдника на одной изъ старшихъ ея внучекъ, и издалъ нѣсколько законовъ съ цѣлью облегчить предполагаемый бракъ, а также предрасположилъ къ этому сына, который только о томъ и думалъ. «Невѣста, продолжала Екатерина, могла бы спокойно ожидать совершеннолѣтія жениха, потому что ей было только одиннадцать лѣтъ, и утѣшиться, если бракъ съ нимъ не состоялся, потому что тотъ будетъ въ убыткѣ, кто не женится на ней. Скажу смѣло, что трудно найти равную ей по красотѣ, талантамъ и любезности, не говоря уже о приданомъ, которое одно могло-бы быть для бѣдной Швеціи предметомъ немаловажнымъ, сверхъ того и миръ утвердился бы на многіе годы. Но человѣкъ предполагаетъ, а Богъ располагаетъ, да и нельзя расположить къ себѣ выходками и оскорбленіями — добавляетъ императрица, намекая на поступки регента и шведскаго посланника въ Петербургѣ барона Стединга — да и еще есть условіе: чтобъ женихъ-король понравился невѣстѣ».
Окончательное же разстройство брака регентомъ чрезвыайно раздражило императрицу, и письмо ея къ Гримму, отъ 4-го октября 1795 года, лучше всего выражаетъ то настроеніе духа, въ какомъ, по этому случаю находилась императрица. Она писала: «Поздравляю васъ съ тѣмъ, что 1-го ноября будетъ объявленъ бракъ молодаго шведскаго короля съ чрезвычайно-некрасивой и горбатой дочерью вашего друга — герцогини Мекленбургской. Говорятъ, впрочемъ, что, не смотря на ея некрасивость и горбъ, она мила. Если бы регентъ-якобинецъ — пишетъ далѣе разсерженная Екатерина — былъ частное лицо, то я отколотила бы его палкою за то, что онъ не сдержалъ своего слова, не снесясь со мною по настоящему дѣлу. Не только графъ Стенбокъ говорилъ отъ имени регента и короля-ребенка и не одной мнѣ, но и каждому, кто хотѣлъ слушать, что онъ былъ посланъ сюда для того, чтобъ, согласно волѣ покойнаго короля, устроить бракъ молодаго государя съ Александрою. Посланникъ Стедингъ въ продолженіе многихъ лѣтъ разсказывалъ то же самое. Различіе религій не должно было препятствовать этому дѣлу, спасительному для обоимъ государствъ.