Юрьевскій архимандритъ Фотій, какъ монахъ, по своимъ отношеніямъ къ Орловой и по пользованію ея богатствами, не представляетъ вовсе идеала строгаго отшельника. Его самохвальство и заносчивость вовсе не подходятъ подъ уровень иноческаго смиренія и только продолжительныя молитвы и воздержаніе отъ пищи составляютъ отличительныя черты его монашескихъ добродѣтелей. Какъ настоятель Юрьева монастыря, онъ довелъ его не только до образцоваго порядка, но и до изумительнаго благолѣпія, что, конечно, не трудно было сдѣлать на счетъ громадныхъ пожертвованій богачки Орловой. Затѣмъ, Фотій представляетъ довольно замѣтную личность по тому только, что на немъ ярко отражается то религіозное, политическое, нравственное и умственное состояніе русскаго общества, въ какомъ оно находилось въ исходѣ первой четверти текущаго столѣтія. Важенъ тотъ фактъ, что аскетъ-монахъ, человѣкъ безъ всякаго образованія, безъ такой силы ума, которая могла бы тяготѣть надъ другими, безъ всякаго знанія общественной жизни, получаетъ вліяніе среди мірской знати и даже подаетъ совѣты по важнѣйшимъ дѣламъ государственнымъ. Не доказываетъ ли, однако, это близорукость тогдашняго правительства и отсутствіе твердо усвоенной имъ системы дѣйствій? Дѣйствительно, несмотря на всѣ восхваленія личныхъ добродѣтелей императора Александра Павловича, послѣдніе годы его царствованія представляли сильное разстройство и непослѣдовательность во всѣхъ правительственныхъ мѣрахъ, такъ какъ наряду съ чрезвычайною распущенностью, прикрываемою гуманностью и либерализмомъ, принимались иной разъ крутыя мѣры и противъ того, что прежде допускало и даже поощряло само правительство. При такой шаткости государственныхъ порядковъ, при неувѣренности правительства въ самомъ себѣ, при томъ религіозномъ направленіи, въ какомъ и мистицизмъ, и лицемѣрное благочестіе были главною основою, не представляетъ ничего особеннаго вмѣшательство Фотія въ государственныя дѣла подъ предлогомъ огражденія спокойствія въ государствѣ религіею, которой въ свою очередь грозила опасность, со стороны ея явныхъ и тайныхъ враговъ. Безъ всякаго, однако, сомнѣнія, Фотій, какъ простой монахъ, никогда не отважился бы на рѣшительный шагъ передъ государемъ, или же попытка его явиться совѣтникомъ царя была бы безуспѣшна, если бы у него не было въ высшемъ обществѣ сильной поддержки въ лицѣ графини Орловой и такого могущественнаго союзника, какимъ былъ Аракчеевъ. Безъ ихъ содѣйствія и участія, всѣ обличенія Фотія не только оставались бы гласомъ вопіющаго въ пустынѣ, но и не доходили бы даже по своему назначенію. Но вся обстановка Фотія сложилась такъ, что онъ и свои собственные взгляды и замыслы выдвинувшей его партіи могъ высказать тому, кто «одною чертою пера въ три минуты» могъ уничтожить все то, на что указывали ему, какъ на зло, гибельное для государства и церкви. Фотій воспользовался этимъ и при томъ подъ самымъ благовиднымъ предлогомъ, какъ инокъ православной церкви, явившись ея поборникомъ передъ тѣмъ, кто своею мірскою властію могъ охранить ея неприкосновенность и ея первенствующее значеніе въ государствѣ. Едва ли мы ошибемся, если скажемъ въ заключеніе, что всѣ дворскіе происки и подкопы, въ которыхъ участвовалъ Фотій, были главнымъ образомъ разсчитаны на религіозную впечатлительность императора Александра Павловича. На него должны были подѣйствовать туманносмѣлыя рѣчи Фотія, о христіанскихъ добродѣтеляхъ котораго была предварительно распущена около государя самая благопріятная молва.
КНЯЗЬ А. Н. ГОЛИЦЫНЪ
(1773–1844.)
КНЯЗЬ А. Н. ГОЛИЦЫНЪ. Съ гравированнаго портрета Райта.