Замена (СИ)

Толстячок метнулся за дверь, и не успел Гровель в очередной раз наполнить свой кубок, как лысая макушка возникла за столом, устроившись на колченогом табурете.

— Я весь внимание, — смиренно доложил хозяин «Свиньи».

Гровель, величественным жестом указал на Бродерика, отдавая ему право задавать все вопросы, и присосался к своему кубку.

— Скажи, любезный, как мне тебя называть? — Поинтересовался Бродерик.

— Ян. Так уж меня назвали батюшка с матушкой. Знаете, в нашей семье есть старинная традиция — называть первого сына Жаном, а второго Яном. Вот и папашу моего звали Яном. Потому что его старший братец, наслушавшись пьяных менестрелей, отправился в Священный поход за освобождение Святого Храма, но с тех пор от него — ни слуху, ни духу. А дело дедово перешло к папаше, который придумал его расширить, чтобы в каждом городе королевства была своя «Свинья в ландышах». Чтобы любой, кому вздумается ездить по землям короля, знал, что в «Свинье» всегда можно вкусно и недорого перекусить и отдохнуть.

Сбитые с толку потоком красноречия, Бродерик с Гровелем смотрели на толстяка, открыв рты, не видя возможности прервать его пространный монолог, они внимали.

— А сам папаша научил нас всех готовить несколько семейных блюд, вот вроде этого окорока, — Ян показал пальцем на блюдо, занимавшее добрую четверть стола. — Никаких особых секретов тут нет, вся тонкость в дозировке болотного корня при замачивании, но ещё никому…

— Довольно! — Гровель наконец нашел в себе силы оборвать словоохотливого хозяина. — Он спросил тебя только об имени!

— Ваша светлость, я же ответил, что меня зовут Ян. Потому что папаша нипочем не стал бы давать другого имени второму сыну, уж такая у нас традиция. Матушка, правду сказать, хотела назвать меня Флорианом, но папаша с дедом тут встали на дыбы! О, какой был скандал! Едва первую «Свинью» не спалили. Тогда она еще называлась не «Свинья в ландышах», а «Приют странника», но позже на семейном совете решили, что такое название совершенно не запоминается, и с матушкиной легкой руки придумали новое. Нам показалось….

— Хватит! — Взревел уже Бродерик. — Мне нет никакого дела до твоих папаш и мамаш! Ответь мне на мои вопросы и иди занимайся своими делами!

— Так я и отвечаю, Ваша Светлость, — пожаловался Ян Гровелю, лицо его сморщилось, словно трактирщик всерьёз собирался расплакаться.

— Отвечай коротко и по существу, — успокаиваясь, строго сказал Бродерик. — Только на тот вопрос, который я задал. Понятно?

— Конечно, Ваша светлость, чего уж тут непонятного. Я ж не такой тупой, чтобы вообще ничего не понимать. Еще в детстве все соседи соглашались, что я самый смышленый среди братьев. Вот и папаша, бывало, говорил: «Ян, внимательно слушай»…

Что советовал трактирщику папаша — так и осталось лишь его воспоминанием, потому что Бродерик, рванувшись со своего места, схватил толстяка за плечи и, вознеся его над собой, проорал, брызжа слюной в пухлое лицо:

— Да ты заткнешься когда-нибудь?! Просто заткнись и всё! И слушай меня!

Гровель, расслабившись в своем кресле, прикрывая ладонями слезящиеся глаза, беззвучно смеялся, мелко потрясывая седою бородой.

За столом, где расположилась охрана, утихли всякие звуки и в установившейся тишине раздался протяжный всхлип трактирщика:

— Молчу, Ваша Светлость, молчу.

— Уф, — усадив толстяка на место, Бродерик вытер вспотевший лоб и, махнув привставшему со скамьи Эмилю, опустился на свой стул. — Вот так-то лучше.

Он налил себе и компаньону ещё савантейского, прополоскал вином рот и, радуясь в душе, что толстяк все-таки нашел в себе силы помолчать, сказал:

— Здесь недалеко, примерно в четырех лье по западной дороге, стоит роща. А в ней мы видели языческое капище со свежими жертвами. Ты что-нибудь знаешь об этом?

Трактирщик двумя руками закрыл себе рот, выпучил свои поросячьи глазки и отрицательно помотал головой.

— Не знаешь или не хочешь говорить? — уточнил Гровель. — Подумай хорошенько, а то ведь, здесь есть люди, которые очень неплохо умеют развязывать языки, — движением глаз он указал на Эмиля.

— Ваша светлость, да разве бы я посмел утаить от вас хоть что-то? — в высоком голосе Яна послышался укор. — Да никогда! Вот и папаша мой, бывало… — он заметил наливающееся краснотой лицо Бродерика и осекся.

— Тогда рассказывай, — коротко предложил Гровель.

Трактирщик немного помялся, отчего табурет под ним заскрипел, как не смазанная ось в телеге, потом тяжело вздохнул и начал: