Заметки о Ленине (Сборник)

И, наконец, в России. Новое искусство казалось Ильичу чужим, непонятным. Однажды нас позвали в Кремль на концерт, устроенный для красноармейцев. Ильича провели в первые ряды. Артистка Грозовская декламировала Маяковского "наш бог - бег, сердце - наш барабан" и наступала прямо на Ильича, а он сидел, немного растерянный от неожиданности, недоумевающий, и облегченно вздохнул, когда Грозовскую сменил какой-то артист, читавший "Злоумышленника" Чехова.

Раз вечером захотелось Ильичу посмотреть, как живет коммуной молодежь. Решили нанести визит нашей вхутемасовке - Варе Арманд. Было это, кажется, в день похорон Кропоткина, в 1921 г. Был это голодный год, но было много энтузиазма у молодежи. Спали они в коммуне чуть ли не на голых досках, хлеба у них не было, "зато у нас есть крупа!" с сияющим лицом заявил дежурный член коммуны - вхутемасец. Для Ильича сварили они из этой крупы важнецкую кашу, хоть и была она без соли. Ильич смотрел на молодежь, на сияющие лица обступивших его молодых художников и художниц - их радость отражалась и у него на лице. Они показывали ему свои наивные рисунки, объясняли их смысл, засыпали его вопросами. А он смеялся, уклонялся от ответов, на вопросы отвечал вопросами. Что вы читаете? Пушкина читаете? - О, нет! - выпалил кто-то, - он был, ведь, буржуй! Мы - Маяковского! Ильич улыбнулся: - по-моему Пушкин лучше. После этого Ильич немного подобрел к Маяковскому. При этом имени ему вспоминалась вхутемасовская молодежь, полная жизни и радости, готовая умереть за советскую власть, не находящая слов на современном языке, чтобы выразить себя и ищущая этого выражения в малопонятных стихах Маяковского. Позже Ильич похвалил однажды Маяковского за стихи, высмеивающие советский бюрократизм.

Из современных вещей, помню, Ильичу понравился, роман Эренбурга, описывающий войну. - Это, знаешь, - Илья Лохматый! (былая кличка Эренбурга) - торжествующе рассказывал он. - Хорошо у него вышло!

Ходили мы несколько раз в Художественный театр. Раз ходили смотреть "Потоп". Ильичу ужасно понравилось. Захотел итти на другой же день опять в театр. Шло Горького "На дне". Алексея Максимовича Ильич любил, как человека, к которому почувствовал близость на Лондонском съезде, любил, как художника, считал, что, как художник, Горький многое может понять с полуслова. С Горьким говорил особенно откровенно. Поэтому, само собой, к игре вещи Горького Ильич был особенно требователен. Излишняя театральность постановки раздражала Ильича; после "На дне" он надолго бросил ходить в театр. Ходили мы еще с ним как-то на "Дядю Ваню" Чехова. Ему понравилось. И, наконец, в последний раз ходил в театр уже в 1922 г. смотреть "Сверчка на печи" Диккенса. Уже после первого действия Ильич заскучал, стала бить по нервам мещанская сантиментальность Диккенса, а когда начался разговор старого игрушечника с его слепой дочерью, - не выдержал Ильич, ушел с середины действия.

Последние месяцы жизни Ильича. По его указанию я читала ему беллетристику, к вечеру обычно. Читала Щедрина, читала "Мои университеты" Горького. Кроме того, любил он слушать стихи, особенно Демьяна Бедного. Но нравились ему больше не сатирические стихи Демьяна, а пафосные.

Читаешь ему, бывало, стихи, а он смотрит задумчиво в окно на заходящее солнце. Помню стихи кончающиеся словами: "Никогда, никогда коммунары не станут рабами!".

Читаешь, - точно клятву Ильичу повторяешь - никогда, никогда не отдадим ни одного завоевания революции...

Валерьян Полянский.

ТОВ. Н. ЛЕНИН.

(В. И. Ульянов).

Вечером 30 августа, когда он по окончании митинга выходил с завода Михельсона, преступная рука женщины пыталась его убить на радость всей российской контр-революции и международных империалистов.

В то время, как он безоружный, без всякой предосторожности, со свойственным ему спокойствием и уверенностью, говорил о неизбежной близкой катастрофе капиталистического мира Западной Европы, она из-за угла готовилась нанести ему смертельный удар в спину, чтобы лишить международный революционный пролетариат человека, которого история выдвинула на пост первого вождя российской социалистической революции.

Умер К. Маркс, и Ф. Энгельс сказал: "теперь человечество стало на голову ниже". И если бы положение раненого оказалось безнадежным, никто не смог бы назвать товарища, который с полным правом занял бы его ответственный пост, российская революция стала бы на голову ниже.

Заслуги тов. Н. Ленина перед русской революцией неисчислимы. Как опытный капитан, с непоколебимой твердостью, железной волей, с полным сознанием каждого своего слова и действия, он вел красный корабль нашей революции к социализму. Контр-революционные бури не раз силились опрокинуть и потопить наш корабль в бушующих страстях классовой борьбы, но он всегда твердо держал в своих руках руль, не дрогнув ни разу во весь шторм, столь грозный в последние дни, когда весь буржуазный мир усиленно готовился к борьбе с нарастающей международной революцией.