– Нет, это совсем другое. – Мэй переводит взгляд на пожилую пару с картой и туристическим снаряжением; мужчина протягивает жене упаковку «Старберста», и та берет верхнюю конфету. – У тебя бывало так, что ты собираешься съесть розовый «Старберст», но слишком поздно понимаешь, что взял оранжевый?
Хьюго улыбается.
– Мне нравятся оранжевые.
– Что я могу сказать? Ты странный, – шутливо пиная его, говорит Мэй. – А мне нет. И я до последнего считала, что отправила в университет розовую.
– И понятия не имеешь, что пошло не так?
Часть ее хочет поделиться с ним тем, что сказал ей Гаррет. Но каждый раз, когда Мэй думает об этом, ее охватывает такая злость – «Безличный! Серьезно?», – что она едва может сосредоточиться. Вечером накануне отъезда Мэй попыталась снова пересмотреть этот фильм и уже даже начала сочинять сообщение Гаррету (с определенным количеством «и вообще»), но в конце концов ей не хватило смелости. Теперь ее неудача была закреплена словом слишком конкретным, чтобы игнорировать его. Мэй сомневалась, хочет ли она увидеть свой фильм глазами Хьюго. В любом случае, в ее голове упрямо крутятся всевозможные аргументы «против».
– Нет, – отвечает Мэй Хьюго, который, похоже, не особо верит ей, но и не собирается настаивать.
Поезд мчится через штат, оставив Чикаго и пригород далеко позади. У стекол в окнах вагона желтоватый оттенок, и все вокруг приобретает эффект сепии, и у Мэй ощущение, будто они попали в один из бабушкиных любимых фильмов.
Девушка оглядывается по сторонам. За другими столами компания играет в настольную игру, внук учит своего дедушку делать селфи, двое мужчин пьют пиво и разговаривают об урожае пшеницы в этом году, молодая супружеская пара читает книги. Все они едут куда-то, мчась через страну в длинной металлической тубе.
– Я бы правда с удовольствием посмотрел его, – говорит Хьюго, и Мэй уставилась на него невидящим взглядом.
– Прости, что?
– Твой фильм.
– О, нет, это вряд ли, – нахмурившись, отвечает она.
– Тогда, может, ты мне хотя бы расскажешь, о чем он?
– Хьюго…
Но он, похоже, не собирается отставать.
– Значит, мне придется угадывать. Он о танцующем утконосе?
– Что? – Мэй изумленно усмехается. – Нет!
– О дикобразе, который не может отыскать дорогу домой?
– Я бы не сказала.
– О первом человеке, который выиграл турнир по боулингу при помощи теннисного мяча? – Хьюго широко улыбается. – О женщине, которая проглотила кусочек смолы, а много лет спустя обнаружила у себя в животе эвкалипт? Или о девочке, которая сбежала в Антарктиду и подружилась с моржом? А может быть, о мальчике со шрамом на лбу, который отправляется в школу для волшебников?
Мэй качает головой.
– По-моему, последний уже был снят кем-то.
– Понял! – просияв, восклицает Хьюго. – Он о
– Нет, – отвечает Мэй, и улыбка сходит с ее лица. – Не совсем.
Он внимательно смотрит на нее. Так внимательно, что она даже начинает ерзать под его взглядом.
– Тогда, – говорит Хьюго, – может быть, в этом и проблема?
Хьюго
Они приближаются к Айове, и земля за окном становится похожей на раскатанное тесто – кругом плоские, бесконечные равнины. Хьюго никак не может перестать удивляться кукурузным полям, растянувшимся на многие и многие километры. Они, словно вода, колышутся от ветра, завихрениями и волнами, и Хьюго хочется высунуть руку из окна и провести по похожим на перья верхушкам.
Мэй в другом конце вагона беседует с пожилой парой о своем фильме. Хьюго лишь на секунду закрывает глаза – и тут же ловит себя на мысли: «Я не хочу возвращаться».
Она шипит и пузырится в нем, как газировка в стакане.
Мимо окна пролетает ворон, паря в воздухе на той же скорости, что и поезд. Хьюго вдруг осознаёт, что уже обдумывает такую возможность, вращая воображаемый глобус.
«Это же не навсегда», – думает он, и доводы в голове будто выстраиваются в цепочку, помогая ему уцепиться за возможность.
Многие берут год перерыва перед университетом. У него есть кое-какие сбережения от летних подработок, плюс те деньги, что все шестеро получили еще детьми за съемку для рекламы местного универмага (постыдная, на его взгляд, глава их жизни). Конечно, сумма небольшая, но он может жить попроще: покупать авиабилеты только по скидкам, останавливаться в хостелах, да даже питаться одними орешками, что бесплатно подают в пабах, если придется. Он уже доказал, что может самостоятельно добраться из Лондона в Денвер (если не считать историю с бумажником).
Может, он просто-напросто отсрочит получение своего гранта и поступит в университет следующей осенью. Ну и что, что окончит он его на год позже других, зато у него появится шанс попробовать что-то новое, взять все то, что он почувствовал на этой неделе, и пронести с собой в течение года.
В том и дело: прошло всего несколько дней, а он уже чувствует себя совсем другим. И теперь, когда он понял это, что ему еще остается, кроме как пойти в этом до конца?