Замок из песка

Но, к счастью, никаких гнусных поползновений со стороны Ледовского не последовало. Он мирно гремел ножами и тарелками на кухне, а я, соскучившись, все-таки включила телевизор. Шла вторая серия «Собаки на сене». Маргарита Терехова, только что излупившая веером Боярского, запела про измучившую ее любовь, а я скосила глаза на Лешину фотографию. Мне тоже хотелось страстной любви, счастливых истерик и нежных примирений. И, к сожалению, я ясно понимала, что все это из области нереального…

Никитина со своим Женечкой пришли на полчаса раньше, чем мы договаривались. Причем Лариска сразу же одарила меня и Ледовского многозначительным взглядом.

— Ужин, говорите, все это время готовили? Ну-ну… — усмехнулась она, когда мы на минутку зашли в ванную. — И чего ты, Суслова, выпендриваешься, никак не пойму? Профиль-то у него, профиль — ну прямо как у Иволгина!..

Потом сели за стол. Гости принялись за приготовленные Сашенькой салаты, а я за кочанный салат — нарезанный и политый оливковым маслом специально для меня. О балете говорили много: Никитина — как вдохновенная любительница, ее Женечка — с традиционно мужской позиции: «балериночки — это хорошо, а ихние мужики, чем ногами трепетать, лучше бы вагоны на вокзале разгружали». Сашенька загадочно улыбался, подливал белого вина себе и мне и чуть дольше, чем нужно, задерживал мои пальцы в своих, передавая тарелку.

В общем, новоселье получалось неожиданно приятным. Тихо мерцали свечи в витых канделябрах, в магнитофоне крутилась кассета с зарубежными «медляками», а с экрана телевизора беззвучно разевал рот почтенный диктор.

Но к шести часам неожиданно выяснилось, что Никитина с Женечкой сегодня взяли билеты на концерт какой-то рок-группы с труднопроизносимым названием. Роком Лариска никогда не увлекалась: скорее всего это была Женечкина идея. И вот теперь моя собственная подруга сидела передо мной, старательно отводя глаза в сторону, и лепетала, что мы, конечно же, не последний раз собираемся, что ей очень жаль, и так далее.

— Ладно, Никитина, — обиженно сказала я, залпом допивая остатки вина из бокала, — я тебя, конечно, не держу. Но будет еще и в твоем доме новоселье…

Все почему-то сочли это удачной шуткой, рассмеялись и потихоньку начали собираться. Сашенька Ледовской тоже пошел в прихожую за своей лохматой волчьей шапкой.

— И ты уходишь? — спросила я исключительно из вежливости, краем глаза наблюдая за Лариской, застегивающей сапоги.

— Нет! — удивился он. — Я думал, что мы пойдем их проводить… Но ты, я смотрю, не собираешься?..

От внимания Никитиной не ускользнуло мое секундное замешательство, но все же она не удержалась от ехидной реплики:

— Проводите-проводите, что вам, в самом деле, в четырех стенах сидеть? Еще успеете, насидитесь… А то мы без вас и заблудиться можем.

Пришлось по-быстрому переодеться в брюки и джемпер, накинуть куртку и вместе со всеми выйти в отвратительную мартовскую непогоду.

На улице было довольно холодно. Каша из снега и воды замерзла, превратившись в нагромождение нелепых комьев. Обычная ходьба превращалась в испытание на ловкость и выносливость. Лариска счастливо висла на Женечкином локте, лишь изредка самостоятельно перебирая ногами в коротких замшевых сапожках. А я осторожно балансировала обеими руками и старалась ступать по кое-где показывающемуся изо льда бетонному бордюру.

Автобус подошел довольно быстро. Женечка с Никитиной, успевшие замерзнуть, стремительно бросились в открывшиеся двери. И мы остались на остановке вдвоем. По идее, надо было идти домой. Тем более что и телевизор остался включенным, и свет в прихожей, по-моему, тоже. Но мне ужасно не хотелось этой интимной обстановки со свечами, тихой музыкой и звоном бокалов — для нас двоих.

— Может быть, погуляем? — неожиданно предложил Ледовской. — Если ты, конечно, не устала…

Я неопределенно пожала плечами и пошла по улице немного впереди него. На проспекте дворники поработали лучше, чем во дворе. На зеркальной корке льда рассыпавшейся пудрой темнел песок, у входов в магазины слежавшийся снег был продолблен до самого асфальта. А витрины еще вовсю сияли золотом и серебром, манили переливами разноцветных лампочек и пирамидами когда-то любимого, а теперь запретного печенья «Привет».

У светофора Сашенька все-таки взял меня под локоть, подержал секунду, а потом отпустил. Голос его прозвучал как-то тускло и глухо:

— Если тебе скучно или плохо со мной — скажи и я уйду! Не надо приносить себя в жертву…

— Мне просто грустно, — ответила я. И это было почти правдой.

Потом он предложил сходить в мой любимый Оперный, и я согласилась, хотя одета была не совсем подобающе. Сегодня риск встретиться с Алексеем сводился к нулю. Давали «Спартака». А Иволгин был не настолько плох, чтобы танцевать в кордебалете, и не настолько хорош, чтобы исполнять одну из сольных партий.