Замок "Мертвая голова"

Пройдя несколько пролетов до этажа, где располагалась столовая, мы оказались в комнате, венчающей череп. На нас нахлынул шум. Он бил по барабанным перепонкам, и меня вновь захлестнул мучительный водоворот напряженного ожидания. Подняв глаза, я увидел стеклянный куполообразный потолок, поддерживаемый колоннами из черного дерева. На мозаичном полу черно-золотыми плитками были выложены знаки зодиака, но какие именно – я различить не мог, потому что пол был застелен шкурами животных, как и в доме Элисона. Все головы скалили челюсти с белыми клыками, создавая впечатление какого-то страшного мертвого зверинца, что не мешало людям спокойно расхаживать по комнате. Четыре огромные люстры со свечами, свисающие с потолка, бросали на мозаичный пол огненный свет, но комната все равно была плохо освещена. Я не мог различить деталей – везде, куда не попадал свет от свечей, царил мрак. Изабель Д'Онэ и Левассер сидели на турецкой оттоманке в середине комнаты. Они наливали напиток из большой пурпурной стеклянной фляги – такие продаются в лавках в Тунисе, – и Левассер, уже заметно навеселе, выкрикивал ей комплименты. Она, раскрасневшаяся, смеялась, кокетничала и просила его замолчать. По всему было видно, что она тоже хорошо повеселилась. Данстен, с бокалом в руке и с решительным выражением лица, разгуливал но комнате. По-видимому, он что-то искал, но непонятно, что именно. Кто-то в полутьме начал перебирать клавиши пианино. Игрок не выдерживал такта, но мелодию с готовностью подхватили голоса Банколена, Галливана и герцогини. Они запели:

– Ах, генерал принес croix de guerre, parlez-vous[10], генерал принес croix de guerre, parlez-vous!..

Я никогда не видел, чтобы Банколен с таким воодушевлением предавался веселью. Совсем не похоже на него – и я невольно задал себе вопрос: что он еще задумал? (А он, безусловно, что-то задумал!) Голоса страстно объясняли, что они думают о генерале, и пересказывали потрясающие любовные приключения легкомысленной дамы из Армантьера. Я задумался, к чему рано или поздно все это приведет, и решил выпить еще. В углу, возле свечи, одиноко горящей на лакированном шкафчике, я заметил фон Арнхайма. Он стоял неподвижно, в позе Наполеона.

Салли Рейн, заметив группу у пианино, закричала от восторга и убежала от меня к ним. Я подошел к фон Арнхайму, стоящему под канделябром, и невольно содрогнулся при виде его лица – холодного, злого, настороженного. Его зеленые прищуренные глаза медленно оглядывали комнату. Стоя в одиночестве возле книжных полок, в желтом ореоле света, он, казалось, был на мили отдален от окружающего его веселья. Мне стало не по себе от контраста между пронзительными голосами у пианино и этим наблюдателем с Дарьенского залива. Нелепый венчик светлых волос на его лысой голове выглядел довольно угрожающе. Я немного боялся немецкого профи. Пока я приближался к нему, мне в голову пришла любопытная, ужасная мысль…

– Ваша вечеринка, барон фон Арнхайм, – сказал я, – похоже, удается.

Сыщик медленно повернул ко мне голову.

– За то короткое время, что мы здесь, она, кажется, уже удалась, – ответил он. – А дальше будет еще интереснее!

Данстен, осторожно держа бокал, прошествовал рядом с нами. Проходя мимо тигриной головы, он остановился, внимательно разглядел ее и поплелся дальше. От шума у меня, заболела голова, а певцы не унимались. К нам снова, словно планета на орбите, приблизился Данстен. Он остановился и очень отчетливо произнес:

– Прекрасный голубой Дунай.

И пошел дальше. Фон Арнхайм, как никто другой, действовал мне на нервы. Кто-то оставил на чайном столике бокал с зеленоватой жидкостью. Я попробовал. Это оказалось перно. Я выпил. Фон Арнхайм, со сложенными на груди руками, продолжал рассматривать комнату.

– Вот что я вам предложу! – услышали мы среди общего шума голос Галливана. – Здесь представлены пять национальностей – англичане, немцы, бельгийцы, французы и американцы. Мы споем национальные гимны! Споем национальные гимны! Месье Банколен, только у вас хороший голос. Будьте любезны, запевайте! Ну же! «Die Wacht am Rhein!»[11]

Кто-то зааплодировал. Забренчали клавиши. Я услышал, как Левассер крикнул на ухо Изабель Д'Онэ:

– Несравненно! Великолепно!

Затем плохо настроенное пианино с неожиданным достоинством заиграло величественную мелодию… Я огляделся:

– Что ж, мы так и будем веселиться? Не пора ли поесть?

– С минуты на минуту нас пригласит Гофман, – ответил фон Арнхайм.

– Полагаю, все уже проголодались. – Мне показалось, что кого-то недостает, но я только сейчас понял, кого именно. – Кстати, – спросил я, – а где месье Д'Онэ?

Опять проницательный взгляд прищуренных зеленых глаз – фон Арнхайм сурово оглядел меня с ног до головы.

– Месье Д'Онэ, – сообщил он, – на обеде не будет.

– Не будет?

Немец задумчиво и безразлично кивнул, а у меня от ужаса по спине побежали мурашки.

– Нет, – сказал фон Арнхайм. – Месье Д'Онэ мертв.