Замок пепельной розы

Прижалась всем телом, дрожа. С благодарностью впитывая его тепло, которым он так щедро делился, когда повернулся ко мне и крепко-накрепко обнял. И даже совсем-совсем не протестовала, что обнял так… по-хозяйски очень. Одной рукой поглаживая по спине, а другой… другая его рука тут же вольготно устроилась на уже облюбованном однажды месте чуть пониже спины. Ну и ладно. Ну и пусть. Удобно же человеку!.. Моей щеке вон тоже удобно к его груди прижиматься. И моим ногам ледяным греться об него — он же не протестует, хотя мало приятного, наверное, когда к тебе такими ледышками…

Мы чуть-чуть только повозились — и как-то очень быстро совпали, притёрлись, замерли в блаженной неподвижности. Я счастливо вздохнула, пряча лицо на широкой груди. Даже бесцеремонность его рук не портила настроения. Она была как-то очень к месту, эта бесцеремонность. Как-то очень… правильно, что ли.

— И даже никаких возражений? — хмыкнул муж мне в волосы.

А я решила, что меньше лишних мыслей — отличная стратегия на сегодня. Она делает меня куда счастливее.

Я отрицательно покачала головой вместо ответа. А потом поняла, что ответ всё-таки нужен. Он так осторожничал всегда, мой каменный герцог! И даже сейчас… был напряжён. Словно его самого не отпускали какие-то тяжкие думы. Даже в такой момент.

Поэтому я сказала то, что хотела. Тихо-тихо, почти неслышно. Но он услышал.

— Какие… могут быть возражения. Ты мой муж. И у нас… у нас всё-таки медовый месяц.

Он замер на мгновение. А потом одним стремительным движением опрокинул меня на спину. Накрыл собой, придавил к постели. Опустился лбом на мой лоб, сжал голову в ладонях.

— Это просто невыносимо. Я не могу так больше. Эл-л-л-ли-и-и…

Я растаяла, как шоколадка на огне, от того, с какой нежностью и страстью он выдохнул моё имя. От его горячего шёпота, опалившего моё лицо. И поэтому не сразу вникла в смысл слов. А когда вникла… всё равно ничего не поняла. Осознавала одно — я хочу остаться навсегда в этом самом мгновении. В тёмной комнате, где есть только мы. И все те невысказанные слова, которые словно парили вокруг нас незримо, складывались в признания, вот-вот готовы были прорваться из небытия и обрушиться нам на головы. Правдой. Правдой, которая была нам так нужна.

И стук его сердца, прямо мне в грудь. Неспокойного, мятущегося, живого. Ту-дум, ту-дум, ту-дум… всё быстрее и быстрее. У камня не бывает такого сердца. Мой муж никогда не был камнем — поняла я отчётливо! И устыдилась, как была глупа всё это время.

А он всё смотрел мне в глаза — так, словно хотел заглянуть в душу.

— Давай попробуем, малышка!.. Давай попытаемся… По-настоящему.

Что сказать чуду, на которое даже не смела надеяться?

Что сказать счастью, когда оно волшебной птицей само садится тебе на ладонь?

Что сказать человеку, которого любишь без памяти, так сильно, что больно дышать?

Я не знала. И поэтому в ответ на его слова просто молчала. Молчала так долго, что опомнилась лишь, когда поняла, что всхлипываю. А он терпеливо ждёт и сцеловывает слёзы с моих ресниц. Так осторожно, так бережно…

Тогда только отмерла. Потянулась, обняла мужа крепко-крепко, прижалась мокрым лицом к шее.

— Так что скажешь, моё слезливое счастье? — тихо спросил он, гладя меня по волосам и позволяя реветь прямо себе в ухо.

— Скажу… да! Тысячу раз да. Миллион раз — да…

Плакать я всё же перестала.

От неожиданности — когда прикосновения его рук и губ как-то неуловимо изменились. Перестали быть нежными и успокаивающими. Короткие, жгучие, дразнящие поцелуи — по виску, скуле, к мочке уха, которую он неожиданно куснул, заставив меня возмущённо ойкнуть. Но муж и не думал слушать моих возмущений — а я совершенно забыла возмущаться, когда поцелуи сместились ниже.

Заставляя кровь вскипать, и сердце сбиваться с ритма.

Выгибаться дугой, подставляя горло.

Прижиматься крепче, ещё крепче и ещё — чтобы ни миллиметра свободного места между нами. Хвататься за плечи, как утопающий за спасательный круг, впиваться ногтями, удивляться довольному ворчанию в ответ.

Чувствовать, как холодит ночной воздух голое плечо, когда нетерпеливые руки всё же находят, как оборвать тесный ворот слишком скромной и целомудренной ночной рубашки.

Снова удивляться, безмерно удивляться тому, что самое отзывчивое и чувствительное место на теле, оказывается — это ключицы… а потом устыдиться собственной наивности и понять, что снова ошиблась. Когда его ладони с нетерпением и спешкой первооткрывателя пускаются в путь по телу. И горячий шёпот в пряной тишине ощущается как самая изысканная ласка.

— Сладкая… какая же ты сладкая…

Непослушными пальцами путаться в его волосах. Ощущать его руку на обнажённом колене — и не бояться. Ничего на свете больше не бояться.

Только задыхаться от невыносимого счастья. Ловить губами воздух, который словно стал раскалённым, как в пустыне, и весь исчез куда-то…