Замок скрестившихся судеб

Отправленные Ханом инспектировать далекие провинции, посыльные и сборщики налогов пунктуально возвращались во дворец Кублая в Кеменфу, в сады, под сень магнолий, где Великий Хан, прогуливаясь, слушал их пространные отчеты. Были среди них сирийцы, персы и армяне, копты и туркмены: император — чужеземец для любого подданного, и империя могла являть себя Кублаю только через чужеземные глаза и уши. На невнятных Хану языках посланцы сообщали сведения, услышанные ими на наречиях, невнятных им самим, и из туманной толщи звуков выплывали имена и отчества отставленных от должности и обезглавленных чиновников, суммы доходов, поступавших в имперскую казну, размеры оросительных каналов, в засуху питаемых водою мелководных рек. Когда же говорил венецианец, между ним и Ханом возникала связь иного рода. Прибывший недавно и совсем не знавший языков Востока Марко Поло мог изъясняться только жестами, прыжками, криками, исполненными изумления или страха, лаем или кликами животных или же используя предметы, которые он доставал из переметных сум и располагал перед собой подобно шахматным фигурам, — перья страуса, кристаллы кварца, духовые ружья. Возвращаясь из тех мест, куда бывал он послан с миссией, изобретательный купец разыгрывал перед Кублаем пантомимы, а властитель должен был их толковать: так, знаком одного из городов служила рыба, — выскользнув из клюва корморана, она тут же попадала в сеть, — другого — голый человек, не обжигаясь проходивший сквозь огонь, обозначением третьего был череп, стиснувший зелеными от плесени зубами белоснежную жемчужину. Хан расшифровывал эти знаки, но связь меж ними и местами, где бывал венецианец, оставалась ему не вполне ясна: изображал ли Марко приключившееся с ним самим в пути или деяния того, кем был основан город, прорицание астролога, шараду или ребус, означающие имя? При этом все предметы, предъявлявшиеся им Кублаю, — и легко толкуемые, и не очень, — обладали свойствами эмблем, которые, раз увидев, невозможно ни забыть, ни с чем-то спутать. Так что империя стала представляться Хану пустынею из зыбких и взаимозаменимых как песчинки данных, в которой, навеваемые головоломками венецианца, возникали миражи отдельных провинций или городов.