Замок ужаса

Она остановилась в нерешительности. За спиной оставался солнечный мир, а впереди, словно ненасытная пасть, утыканная обломками чудовищных клыков, зиял бездонный провал. На камнях возле провала увидела Докия полуистлевший рушник, старинный гуцульский топорик, кожаный кисет и резную трубку с чубуком из вишневого корня, сверток материи… Она легко тронула загнутым носком постола этот сверток. Материя вдруг рассыпалась — в свертке оказалась пачка денег, то ли еще царских, то ли керенок. Докия видела такие у прабабки, которая упрямо их оберегала, не желая постичь, как это деньги могут превратиться в никому не нужные бумажки.

Почему люди оставляли здесь эти предметы? Может, перед тем, как спуститься во мрак и неизвестность, надеялись оставить некий знак того, что были здесь? Выходит, они не вернулись? Или же поняли, что к Черной Чаше надо идти свободным, неотягченным ничем? Или же просто разуверились в том, что эти вещи им когда-нибудь понадобятся…

Докия размышляла, машинально оглаживая рукой тяжелую грудь. Не привелось покормить доченьку… А молоко еще не перегорело, прибывает, хоть и по капле, вот и повязка уже подмокла. Защемило в груди, почудилось, что мягкие губки младенца крепко взяли сосок…

Докия вскрикнула и сломя голову кинулась в провал, как в омут…

Очнулась, когда не стало сил бежать по бесконечному коридору, ведущему от входа все глубже и глубже — может, и до самого сердца гор.

Она остановилась, перевела дыхание, положила руку на грудь, унимая острую боль. Казалось, что весь гулкий коридор наполнился грохотом от ударов крови в голове Докии.

Было темно, но глаза Докии — то ли привыкнув к темноте, то ли оттого, что на нервном подъеме обострилось зрение — различали близко сходившиеся скальные стены, нависающие над головой мощные глыбы. Неведомо, кто и когда вырубил в скале этот длинный прямой коридор. А может быть, и не человеческими руками был создан ход.

Докия прислушалась. Было неправдоподобно тихо, только далеко впереди звенело что-то. Негромкий хрустальный звон, как первая мартовская капель… Докия сложила ладони лодочкой, поднесла ко рту и осторожно крикнула: «Э-гей!» Только эхо покатилось вдоль каменного коридора и умерло вдали. Страх подошел на мягких лапах, жутко взял за горло. Не устояла Докия, села, где стояла, прямо на камень… А что же сделаешь, не возвращаться же… Надо идти.

И пошла Докия по ведущему вниз и вниз ходу, пошла медленно, часто оборачиваясь назад. А что там увидишь? Каменный мрак…

Посветлело — стены будто мерцали золотым и красным. Свежее становился воздух. Это было странно, ведь подземелье уводило все вниз и вниз.

И вот наконец вступила Докия в огромную пещеру, где непостижимым образом было совсем светло. Высокий свод искрился нежной изморозью, летели сверху тяжелые капли, гулко разбивались в палевого свечения известковых вазах-сталагмитах. Прекрасные каменные цветы сверкали зернистым блеском, кварцевые и аметистовые друзы в стенах пещеры горели волшебной игрой граней. В зачарованной тишине остановилась Докия, ощутив всем своим существом: это — здесь. Она пришла.

Докия шарила взглядом, отыскивая то, за чем она пустилась в дальний и неверный путь. Внезапно обморочно подкатила жажда. Докия подставила ладони под летящие сверху капли, но горсть наполнялась слишком медленно. Тогда Докия зачерпнула из матово-белого кубка сталагмита, зацепив на дне какие-то круглые камешки.

Вытащила их и рассмотрела. Это были правильные янтарно-желтые зернышки пещерного жемчуга. В них дрожали медовые огоньки, дымилось сияние полной луны. Докия разжала пальцы — жемчужины без звука нырнули в известковое молоко.

Она напилась, встав на колени, припав губами к шершавому краю сталагмита. Пошла дальше, заглядывая во все закоулки пещеры.

И наконец увидела.

Посреди этого зала подземных королей на невысоком постаменте из дикого камня стояла Черная Чаша.

Затаив дыхание, приблизилась к ней Докия, Чаша была велика — не поднять. Грубо вылепленный из темной глины сосуд чуть покосился на своем пьедестале. Через край тонкой плотной струйкой переливалась густо-смолистая жидкость. Долго смотрела Докия на эту струйку, судорожно сглатывая боль ненависти, подступившую к горлу. Тоненький, но неиссякающий источник горя и беды.

Осторожно поднялась к Чаше, взглянула на нее. Страха в душе Докии уже не было, поздно было бояться.

Почти по край полна Чаша. Не покосись она, так и еще сколько-то времени терпели бы…

Докия наклонилась ниже. В непроницаемой глубине тяжелой, как кипящий битум, жидкости жило движение. Лениво поднимались со дна Чаши пузырьки, лопались на поверхности, словно кипела в сосуде вековечная людская обида. Алмазные синие струи ходили в кипении адского зелья…