Замороженный мир

Едва взгляд этих глаз остановился на Яре, она ощутила, как ее захлестнула чужая воля. Даже собственные руки перестали ей повиноваться. Пальцы хаотично зашевелились, точно кто-то пытался понять, как они работают. Сознание Яры съеживалось. С краев наползали черные тени, отбирая ее воспоминания, мысли, чувства.

Пчелы заметались. Те, что сидели на животе, остались на прежнем месте, остальные же перелетели Яре на голову, образовав на лбу, вокруг глаз и на висках живой щит. И сразу же Яре стало легче. Черные тени отхлынули, и она перестала ощущать эту чужеродную, управляющую ею силу.

Существо с тлеющими глазками окончательно освободилось. Теперь оно стояло на двух задних округлых наростах, шатко опираясь на то, что могло считаться рукой. Оно казалось оплывшим куском желе, однако в рыхлом теле угадывалась нездешняя прочность. Там, где липкие лапки касались котла Горшени, медь плавилась и подтекала. Яра сообразила, что перед ней крошечный, невероятно сдавленный в камне эльб.

Горшеня заметался. Запрыгал на месте, замахал руками, стал хлопать себя оглоблями по животу, словно человек, проглотивший раскаленную монету. В его хаотичных движениях угадывался ужас. Из рукавов тулупа и из приоткрытого глиняного рта вылетели несколько золотых пчел. Остальные пчелы, из тех, что не защищали Яру, сердито помчались к липкому человечку.

Одни врезались в него, другие кружили вокруг, третьи садились, пытаясь ужалить. Прежде Яре приходилось видеть, как разгневанные золотые пчелы пробивали каменную стену дома, а тут какой-то кусок желе – и полная беспомощность. Эльб-карлик не обращал на них внимания. Лишь, когда одна из пчел ужалила его в тлеющий глаз, он рассвирепел и накрыл ее своей липкой лапкой.

Пчела упала на дно котла и закружилась на месте, напрасно пытаясь взлететь. Ее крылья и усики свернулись от жара. Эльб-карлик не стал тратить время на остальных пчел. Вместо этого он прижался к стенке котла всем своим липким телом и стал вплавляться в него. Едкий запах усилился. Человечек на глазах расплывался, утрачивал контуры, растягивался по котлу, обвивал его множившимися, бесконечно разрастающимися корнями. Пчелы носились по котлу, врезались в стенки. Горшеня, до того скакавший и стучавший себя руками по животу, внезапно остановился. Яра услышала его жалобный голос, искаженный стенками котла:

– Уходи! Горшеня не покажет, где Митяй Желтоглазый нырял с закладкой. Митяй сказал Горшене: нельзя!

Голос гиганта становился тише, слова растягивались. Внезапно он покачнулся, упал и стал корчиться на земле. Приподнимался, делал один-два шага – и падал как пьяный.

– Горшеня, держись! – крикнула Яра. – Не веди его! Не показывай!

Горшеня упал и несколько мгновений лежал неподвижно, раскинув деревянные руки. Яра видела, как корни на внутренних стенках котла начинают растекаться и бурлить как кипящая смола. Одна из золотых пчел врезалась в смолу. Вскоре, втянутая липкой жижей, пчела совершенно исчезла в ней. Другие пчелы метались рядом, однако увязшей пчелы предусмотрительно не касались.

Яра забралась на крышу улья, чтобы даже случайно не коснуться этой пленки, но тут живот ее опять свело. Точно чьи-то сильные ладони коснулись его снаружи, торопя и ускоряя, и по новому, никогда прежде не испытанному ощущению Яра поняла, что началось.

Горшеня рывком встал и, высоко вскидывая застревающие в глинистом дне ноги, затопал по ручью туда, где он нырял под железнодорожный мост. Было это недалеко от станции, в лесу, сразу за копытовскими огородами.

Глава двадцать пятая

Письмо невидимке

Все, к чему человек стремится на самом деле, – это радость. Только радость и удовольствие – это абсолютно разные вещи.

Из дневника невернувшегося шныра

Из леса они выбирались на двух машинах. В первой в одиночестве ехал Долбушин, во второй – Триш, Ерш и Король Мусора. За рулем сидел Ерш, на заднем сиденье – Триш с куклой и между ними Рина, связанная старым шпагатом так умело, что не могла и пальцем шевельнуть. Король Мусора ехал в багажнике. Было слышно, как он там ворочается и пыхтит.

Рина требовала отпустить ее, психовала, горячилась. Триш и Ерш слушали ее с поощрительным интересом, а вот кукла обхватила голову ручками.

– Ты неважно ругаешься, – сказала она с укором.

– Как хочу, так и ругаюсь!

– Это понятно. Но каждый должен ругаться в своей культурной плоскости. Культурный человек должен ругаться культурно, а бескультурный – бескультурно. Иначе получается забавно.

– Я что, неправильные слова говорю?! – рассердилась Рина.

– Да нет, слова правильные, да только они как-то не звучат. Представь себе розовые гольфики для девочек на трактористе, да еще поверх резиновых сапог! – влез Ерш, у которого все сравнения были исключительно носочного ряда.

Рина лягнула Ерша через спинку переднего сиденья. Ерш недовольно хрюкнул.

– Она мне надоела! Может, спровадим ее в машину к Альберту Федоровичу? – предложил он.