Замоскворечье

К тебе явлюся я; увижу сей дворец,

Где циркуль зодчего, палитра и резец

Ученой прихоти твоей повиновались

И вдохновенные в волшебстве состязались.

Утонченному вкусу и размаху Юсупова мы обязаны "Архангельским", изумительной усадьбой с дворцом-музеем и парком. Одну из комнат дворца заполняли портреты красавиц, "даривших Юсупова своей любовью". Если бы среди татар объявился такой автор, как у евреев, написавший книгу "Знаменитые евреи", то, я думаю, "Знаменитые татары" стали бы бестселлером.

Юго-восточная часть Замоскворечья плохо изучена, кажется, что здесь ничего знаменательного не происходило, никто из великих не жил и не бывал. Исключение составил Максим Горький, появившийся однажды в кепке с окладистой бородой в Вишняковском (бывшем Лужнецком) переулке, 27. Сюда в многоэтажный дом писатель наведался к старому другу, Ивану Ладыжникову. В годы между двумя революциями он содержал за границей типографию, доходы которой пополняли партийную кассу Ленина. Когда "буре- вестник революции " вернулся на родину , то решил инкогнито посмотреть на столицу мирового пролетариата. Горький, как конспиратор, загримировался и пошел по улицам хорошо знакомой ему Москвы. В гриме и простонародной одежде Алексей Максимович наведывался в столовые, магазины, заводил душевные разговоры. После чего написал очерки во славу Сталина, заняв бывший особняк Рябушинского у Никитских ворот...

У Новокузнецкой, в Руновском переулке, 4, в трехэтажном доме жил детский писатель Александр Ивич, он же Саня, он же Игнатий Игнатьевич Ивич-Бернштейн. В его квартире ночевал тайком от московской милиции изгнанный из социалистической столицы Осип Мандельштам с Надеждой Яковлевной, женой. После воронежской ссылки у него отняли кооперативную квартиру и сослали за 101 километр.

"Худой, хрупкий, балованный Саня, - писала Надежда Яковлевна, - с виду никак не казался храбрым человеком, но он шел по улице, посвистывая как ни в чем не бывало, нес всякую чепуху о литературе, словно ничего не случилось и он не собирался прятать у себя в квартире страшных государственных преступников, меня и О. М.", то есть Осипа Мандельштама. В квартире номер 1, на первом этаже при входе налево, в послевоенные годы хранился архив поэта. Он благодарил судьбу, что "лишь случайный гость Замоскворечья", где ему пришлось жить в окружении "суровых семей трудящихся" коммунальных квартир, уставленных белыми слонами большой и малой величины. Эта жизнь ушла. А ту, что пришла взамен, опишут другие поэты, когда настанет их черед предаваться воспоминаниям.

Имя "Новокузнецкая" носит станция метро, построенная в 1943 году, в разгар войны. Ее перроны украшают барельефы Александра Невского, Дмитрия Донского, Минина и Пожарского, Суворова и Кутузова. Их помянул в приказе Сталин, вдохновляя солдат "образами великих предков".

(Голос Сталина я услышал по радио 3 июля 1941 года. До того дня вождь никогда не выступал перед народом. О нем по радио пели песни, читали стихи, его называли великим и гениальным. Сталин казался всем и мне, первокласснику, исполином и мудрецом. Поэтому я изумился, как тихо, медленно, с трудом говорил он по-русски, начав выступление со всем, даже детям, понятных слов: "Братья и сестры, к вам обращаюсь я, друзья мои!"...)

С потолка "Новокузнецкой" свисают мозаичные панно на тему мирной довоенной жизни: девушки с цветами, рабочие, строители, летчики у машин. Эти картины из цветных камешков собрал в осажденном Ленинграде художник, погибший в блокаду. По "дороге жизни" мозаики отправили в Москву. А сегодня на метро нет денег.

Они есть у нового хозяина особняка с занавешенными окнами на Новокузнецкой, 40, у всем печально-известного Бориса Березовского, убывшего в далекие края.

У ЦАРЕВА КАБАКА

Москва обязана возникновением и названием реке. Она не раз меняла русло, пыталась смыть Замоскворечье бурными разливами. При Екатерине II частично обуздали ее нрав, проложив Водоотводный канал. Ложем этого канала стала старица, старое русло, по которому Москва-река текла в незапамятные времена. Другое исчезнувшее русло пролегало там, где тянется Садовническая улица. И третье русло окончательно установилось у подножья Боровицкого холма, где царит Кремль.

На заливных землях царь разбил Государев сад. За ним ухаживали жители трех слобод - Верхней, Средней и Нижней с еще одним названием - Садовники. Затапливаемая земля не успевала просохнуть за короткое московское лето. Грязь месили копытами и колесами, образуя болото, по-татарски "бал-чех". От этого слова произошло название улицы Балчуг.

Она известна со времен Дмитрия Донского. У Балчуга Иван Грозный поставил на радость опричникам "царев кабак". Его стены оказались вблизи церкви Георгия в Ендове, не сломанной в годы сталинской реконструкции. В этом названии хранится память о первом московском питейном заведении. По словам выдающегося знатока Москвы Михаила Александровского: "Яндова, ендова - низкая, большая, медная, луженая братина с рыльцем, для пива, браги, меду; в ендове подают питья на пирах, она же есть в распивочных и кабаках..."